Призраки прошлых жизней

Автор: Ирэн
Фандом: к/ф "Утомленные солнцем" Жанр: слэш
Pairing: Митя/Котов
Рейтинг: PG-17
Disclaimer: Оригинальные персонажи принадлежат Н. Михалкову и Р. Ибрагимбекову. Все события являются плодом воображения.

1

Ошеломленная приездом бывшего возлюбленного, молодая жена комдива Котова Маруся наконец пришла в себя от неожиданности настолько, что смогла говорить почти светским, несколько отстраненным и дежурно-радушным тоном.
- Митя, познакомься. Это мой муж Сергей, - улыбнулась она гостю. - А это – тот самый Митя, друг нашего дома, любимец отца, - обратилась она уже к мужу.
- Котов, - комдив протянул ладонь.
- Очень приятно, - слегка пожал протянутую руку Митя. – Впрочем, мы же знакомы…
- Ну как же, помню-помню!
- Как вы знакомы?! - поразилась Маруся. Она вопросительно посмотрела сначала на мужа, потом на Митю и словно кожей почувствовала какую-то тайну, которую знали эти двое и которая была от нее скрыта. Митя поймал ее взгляд и усмехнулся про себя. Да, они были знакомы. Очень хорошо знакомы… И, судя по выражению лица комдива, оба не забыли об этом за долгие десять лет, что прошли с момента их последней встречи.

2

- Михаил Владимирович, можно к вам?
В приоткрывшуюся дверь кабинета полковника НКВД Клугера заглянул темноволосый молодой человек но, увидев, что начальник не один, смешался:
- Простите. Я не знал, что вы заняты. Я позже зайду.
- А, Дмитрий! – приветливо воскликнул полный лысеющий человек в военной форме, сидевший за массивным столом. – Заходи, заходи! Чего у тебя там?
Майор Немоляев, недавно переведенный в московский отдел из Саратова стараниями давнего, еще по работе в Поволжье, приятеля, к которому четверть часа назад и зашел на огонек, встал, освобождая место у стола вошедшему мужчине, пересел на диван, закурил папиросу, с интересом разглядывая гостя.
Внешность посетителя можно было определить одним словом как «заграничную».
И светлый отлично сшитый костюм и длинные, закрывающие шею, волосы и ботинки из мягкой коричневой кожи - все было не здешнее, не советское, он скорее походил на обитателя гостиницы «Интурист», чем на москвича. И все же он был коренным москвичом, это становилось ясно с первых произнесенных им слов, по характерному «аканью».
- Ну, что у тебя там? – поинтересовался Клугер, очевидно было, что он хорошо знаком с посетителем. – С тобой же сейчас Котов работает, так?
- Да, - ответил гость. Несмотря на представительную внешность, он скромно присел на кончик стула, видно было, что предстоящий разговор ему начать не легко,- только я хотел бы поговорить с вами наедине… - и он покосился на Немоляева.
- Это мой друг, от него секретов нет, - сделал неопределенный жест рукой Клугер.
– Говори.
- Михаил Владимирович, у меня проблемы.
- В чем дело?
- Мы же с вами работаем много лет, вы меня знаете. И знаете, о чем мы договаривались. Что я смогу остаться жить здесь, если выполню там все…
- Ну?
- Я для этого, чтобы сюда вернуться, на это и пошел, вы помните. Я не отказываюсь сотрудничать, но только здесь, в России. Я был уверен, что наш договор остается в силе.
- Да, я был не против. А что случилось?
- Михаил Владимирович, Котов меня отправляет обратно во Францию. Ни о чем слышать не хочет. А я…у меня невеста здесь, я хочу жениться, жить нормальной жизнью на своей родине. Думаю, я это заслужил.
- Ну а я-то чем могу помочь? – несколько надменно поинтересовался Клугер. – Это право Котова, сам знаешь, ты штатный агент, подчиняешься своему непосредственному начальнику.
- Да, я понимаю, - мужчина говорил спокойно, но красные пятна, проявившиеся на бледном, лице выдавали волнение. – Но, может быть, вы с ним поговорите? Это очень важно для меня!
- С Котовым?! – усмехнулся Клугер. – Нет, Дмитрий, извини. С железным комдивом я даже говорить о таком не буду. Скажу тебе по секрету, это бесполезно. На то он и железный.
- Но Михаил Владимирович, что же делать?! Посоветуйте хоть что-нибудь! – в голосе посетителя звучало отчаяние.
- Не знаю, Дмитрий, ума не приложу. Просьбы на него не действуют. Не то что на нас, простых смертных.
- Но неужели ничего нельзя сделать?
- Говорю же тебе, не представляю. Ты непонятливым каким-то стал, честное слово! Ну попробуй использовать свое коронное средство, как с тем английским послом, помнишь? – и Клугер подмигнул хитро.
- С Котовым?!- посетитель даже поперхнулся, и тут же его щеки вспыхнули ярким румянцем.
- А что? Попытка не пытка. Он, между прочим, не женат… Живет в одиночестве. Как знать, может быть, найдешь к нему ключик…
- Вы думаете? – румянец стал еще ярче, но в темных глазах гостя промелькнула какая-то мысль.
- Ничего я не думаю. Я рассуждаю. Отвлеченно, - со значением сказал Клугер. – Ладно, Дмитрий, мы заняты. Ты иди. Расскажи потом, чем у тебя все закончилось.
Посетитель встал, тихо поблагодарил, попрощался. Когда за ним закрылась дверь, Немоляев спросил с интересом:
- Кто это, Миша? И о чем вы тут собственно говорили? Если уж от меня секретов у тебя нет.
Клугер расхохотался.
- Нет, Саня, нет! Этот пижон - наш парижский агент. Эмигрировал, был перевербован нашими. Ты не смотри, что молод, на его счету такие дела и такие люди… Генералы белые, представь.
- Да, а с виду пацан, - покачал головой Немоляев. – А что вы про Котова говорили? Я знаю его по Крыму: действительно железный мужик. Но справедливый.
- Да, слишком справедливый… для нашего ведомства, - скривился Клугер. –Хочет остаться чистеньким… Ладно, от тебя скрывать не буду. Этот пижон, что здесь был, еще и педераст…по необходимости. Мерзкая личность. Но эта его особенность очень пришлась нам на руку в некоторых делах. На это я ему сейчас и намекнул. Если примет всерьез - повод пошутить над Котовым. Представляю, как он будет орать, да он из этого…. котлету сделает, если тот ему что-то такое предложит!
- А зачем тебе это? - удивился Немоляев.
- Я же говорю тебе: заносится слишком наш герой. А это невинная шутка. Только и всего.
- А если он узнает, что ты подстроил?
- А что я подстроил? - округлил глаза Клугер. – Я хоть слово сказал ему? Нет уж, я тут ни при чем. Ну хоть бы этот пижон поверил! Вот будет п…ц для нашего несгибаемого! - и он зашелся громким смехом.

3

Через пару часов после вышеописанного разговора двух работников НКВД человек, о котором говорили: Дмитрий Андреевич, Митя, Митюль, стучался в дверь кабинета знаменитого комдива и народного героя Сергея Петровича Котова, от которого сейчас зависела его судьба. Совет, а вернее намек Клугера казался немыслимым, но с другой стороны Митя давно знал полковника и то, что тот слов на ветер не бросает: несмотря на свое кажущееся легкомыслие жизнерадостного толстяка, цепкостью он обладал необычайной. «В конце концов, что я теряю?» - думал Митя. Но было страшно и… стыдно. И еще невыносимо противно, потому что, казалось вот, она - новая жизнь, рядом, но никуда не деться было от подлых приемов, усвоенных за годы работы на Органы.
- Войдите, - прозвучало из кабинета.
Был поздний час и комдив работал один, разбирая дела. Секретаря он отпустил, на это и рассчитывал Митя, ему нужна была конфиденциальность. Он вошел, стараясь вести себя увереннее, хотя колени дрожали от страха, и больше всего хотелось уйти отсюда и никогда не видеть ни этого кабинета, ни его хозяина. Кроме всего прочего, ситуация была глупой: Митя абсолютно не знал, как себя вести и что говорить. Комдив, сидевший за столом, поднял глаза от бумаг, кивнул:
- Садись.
Они все здесь называли его на «ты», он уже привык к этому, давно привык и фамильярность, так раздражавшая когда-то, теперь стала уже привычной. «Интересно, есть предел степени человеческого падения?» - подумал почему-то Митя, хотя момент не располагал к отвлеченным размышлениям.
- Что у тебя ко мне? - поинтересовался комдив. Вот так он и обращался с ним - сдержано и чуть брезгливо. Не только с ним, со всеми агентами.
- Сергей Петрович, я опять по тому же вопросу. Разрешите мне остаться здесь, в России. Я согласен на любую работу, только разрешите.
- Дмитрий Андреевич, мы с вами кажется уже обо всем договорились, - устало вздохнул Котов, переходя на «вы», что было уж совсем плохим знаком. – Вы нужнее за границей, у нас мало людей со знанием языков и местных обычаев, к тому же принятых в эмигрантских кругах.
- Сергей Петрович, но вы же не знаете всего! Мне с самого начала обещали. Что я смогу вернуться. Сергей Петрович, у меня здесь семья, дом, я… я собираюсь жениться.
- Насколько я знаю, близких родственников у тебя не осталось. А знаю я все, изучал твое дело.
- Семья моей невесты - они мне как родные. Я это имел в виду, - Митя закашлялся.
- Ничем не могу помочь, Дмитрий Андреевич, - отрезал комдив.
«Вот она, эта минута», - подумал Митя. Но как подступиться? Ничего более нелепого представить себе нельзя. Тем не менее, обратного пути уже не было. И, придав голосу специальную интимную интонацию, Митя наклонился к комдиву и сказал заговорщицки:
- Сергей Петрович, если вы мне разрешите остаться здесь, знайте, я на все согласен… для вас, - и покраснел предательски.
Комдив кажется не понял, только удивился:
- Что ты имеешь в виду?
- Я думаю, вы догадаетесь, - опустил глаза Митя. И коснулся лежащей поверх бумаг руки комдива.
- Взятку что ли мне предлагаешь? – комдив был явно изумлен.
- Ну, в некотором роде, - прошептал Митя.
- Ничего не понимаю, - Котов откинулся на спинку массивного кресла, скрестил руки на груди. – Говори яснее.
«А ведь он мог бы прекратить этот разговор», - подумал вдруг Митя. Или правда не понимает? Наверное, Митя перешел какой-то рубеж стыда, и находился в полубессознательном от страха и растерянности состоянии, потому что вместо ответа перегнулся через стол, легонько поцеловал начальника в губы и почувствовал, что пол уходит из-под ног: такой сумасшедшей ситуации в его жизни еще не было.
От растерянности Котов не сразу оттолкнул его, но когда оттолкнул, мало не показалось - Митя отлетел на пол, увлекая за собой стул.
- Ты что, совсем охренел?! – заорал комдив. Он стоял над ним, барахтавшимся внизу, скрестив руки на груди, и с трудом сдерживал рвущуюся наружу ярость. – Ты за кого меня принимаешь? За своих французских педерастов?
- Простите, - Митя поднялся, на всякий случай встал чуть поодаль. – Я думал…
- Что ты думал? Кто надоумил тебя на такое?
Как ни странно, эта вспышка гнева Митю не испугала. Честно говоря, она была частым атрибутом обычного сценария…
- Никто не надоумил, - соврал он. Был слишком умен, чтобы ссылаться на Клугера. – Я думал, говорят, ну, вы ведь один живете. Без семьи. И вообще…
Сильный удар в ухо опять свалил его с ног. Вот такого он точно не ожидал.
- Как ты смеешь про мою семью говорить, сволочь?! – Сергей Петрович задыхался от переполнявшей его ненависти. – А ты знаешь, что мою бабу и сестер в восемнадцатом твои дружки-белые расстреляли?! Пришли в село и всех расстреляли, у кого родственники в красной армии? И женщин и стариков. Никого не пощадили. А сын трехлетний от горячки умер через месяц. Простыл, когда среди ночи по болотам уходили.
Он резко замолчал, провел по лицу рукой, словно приходя в себя. Подошел к окну, отодвинул не пропускавшую дневной свет тяжелую портьеру. Впрочем, сейчас дневного света не наблюдалось: в Москве был поздний субботний вечер. По улицам спешили люди по своим, предвыходным делам: домой, в гости, на танцы. Иногда поднимали глаза на мрачное, высившееся на углу площади здание и лица их на секунду становились серьезными. Но только на секунду: потому что тайная жизнь старого дома была далеко и казалась нереальной, а предстоящий отдых - вот он, совсем близко.
Митя поднялся, потирая ушибленный висок, подошел к комдиву, тихо встал рядом.
- Простите, Сергей Петрович, - сказал искренне. – Я не знал. Мои родители… они тоже погибли в гражданскую. Я вернулся на пепелище. Простите!
Котов ничего не ответил, даже не повернул головы, только поежился, словно от холода, и тогда Митя обхватил руками его предплечье, прижался лбом к жесткой ткани гимнастерки. Его не оттолкнули, только мышцы под ладонями Дмитрия напряглись и тогда он, осмелев, коснулся шеи комдива, провел пальцами вдоль воротничка. Страх ушел совершенно, зато возник знакомый зуд внизу живота…
…Митя всего раз был с мужчиной исключительно по собственному желанию. Остальные связи, которых было достаточно за последние пять лет, возникали как необходимость: сначала для поиска работы в голодной эмигрантской жизни, затем по приказу «товарищей» из НКВД, использовавших возможности своего молодого сотрудника сполна. Но, вот удивительно, научился получать удовольствие и от этого, вернее, научили: его первый мужчина-англичанин, хозяин бара в Константинополе, куда Митя, еще юный мальчик, постучался вторично от отчаяния, всего за два дня до этого с негодованием отвергнув непристойное предложение. Англичанин был толстым и немолодым, но опытным в любви и достаточно тщеславным для того, чтобы не просто воспользоваться легкой добычей, но стать первым, кто преподаст худенькому русскому юнцу урок необычного наслаждения. С тех пор и до сегодняшнего дня сладость утех однополой любви навсегда связалась в сознании Мити с принуждением и унижением: странная, волнующая гремучая смесь, анализировать которую было страшно и стыдно. И сейчас он просто отдавался стихии. С мужчиной он не был уже около года, с тех пор, как началась история с возвращением домой, и не скучал по сомнительным утехам, но сейчас, прижимаясь возбужденной плотью к крепкому жилистому бедру комдива почувствовал, что соскучился по ни с чем не сравнимому стыдному и восхитительному ощущению заполненности, которое мог подарить только подобный ему… Приподнявшись на цыпочки, он осторожно поцеловал Котова в уголок рта. «По-настоящему» целовать не рисковал - знал, что многие этого не терпят. Иногда Мите казалось, что он знает чересчур много. По крайней мере, для своих двадцати семи лет…
- Скажи, а тебе не бывает противно от всего этого? Хоть иногда? – спросил, как ударил, комдив.
- Бывает, - ответил Дмитрий честно. – Но сейчас мне не противно.
Он уже знал, что сегодня все произойдет. Потому, действуя инстинктивно, повинуясь не необходимости, а все возраставшему желанию опустил руку вниз, под гимнастерку комдива и тут же убедился в том, что его старания не были напрасны… Котов дернулся, сделал неопределенное движение, пытаясь оттолкнуть его, но Митя предвосхитил жалкую попытку бегства, обнял за шею, прижался тесно, уткнулся лбом в подбородок, почувствовал, что крепкие руки легли ему на плечи, сцепившись замком за спиной и впервые удивился их мертвой хватке.
- Я хочу тебя, - прошептал он, уже не думая, не замечая, что переходит на «ты», используя это единственно уместное обращение на краю наполненной сладким тягучим туманом пропасти, в которую через мгновение они должны были сорваться.
- Какая же ты дрянь! Как же можно быть такой свиньей?! - хрипло прошептал Котов и тут же задохнулся горячей волной, потому что пальцы молодого человека, по ходу дела справившись с многочисленными пуговицами, начали свою работу под ширинкой его форменных брюк.
Больше вопросов не было: было тяжелое мужское дыхание и оторопь первого узнавания, руки, наугад блуждающие по телам, был и поцелуй, внезапный и глубокий, и на смену стыду, страху и сомнениям пришло стихийное, животное. Дмитрия толкнули к кожаному дивану, затрещала застежка на легких брюках, которые без промедления вместе с бельем были спущены к самым щиколоткам и еще через минуту, понадобившуюся чуть замешкавшемуся от неожиданности такого напора Мите для того, чтобы снять ботинки и носки, отброшены на пол. Ни одного слова не было произнесено, его уложили на спину и в сразу же вторглись внутрь, бесцеремонно преодолевая сопротивление тугого кольца мышц, и пришлось прикусить собственную ладонь, чтобы не закричать от боли и обиды: «Ну зачем же так?!» На какое-то время все превратилось в отчаянное ожидание: «Когда же это кончится?!» А потом боль не то, чтобы совсем отступила, но слилась воедино с другими ощущениями: невыносимо сильного желания и мукой от невозможности немедленно его утолить (помочь себе рукой он почему-то стеснялся). Все длилось ровно столько времени, сколько нужно было самому комдиву, чтобы испытать наслаждение, от последней судороги он глухо застонал, обмяк, на секунду прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана, словно позабыв об измученном неразрешенной страстью Мите. А тот, распаленный, ничего уже не стыдясь, приподнялся, обнял за шею, обвил бедра нового любовника ногами, прижался так, что возбужденная плоть уперлась в живот комдива, потерся об него призывно, напоминая о причитавшейся и ему доле удовольствия.
Его отстранили мягко, но решительно. Котов встал, отвернувшись, быстро привел себя в порядок, испачканный носовой платок полетел в корзину для бумаг… Молча прошелся по кабинету, присел на краешек стола спиной к Мите.
Тот, еще не до конца понимая, что происходит, молча следил за комдивом взглядом. Невыносимо ныло внизу живота, и он с трудом удерживался от того, чтобы самому не приблизить долгожданную разрядку.
- Сергей Петрович, - наконец решился позвать он, - и это обращение смутило его своей вымученностью, после всего, что несколько минут назад между ними произошло. – Сергей, иди сюда. Пожалуйста…
Он еще надеялся что-то поправить…
Котов повернулся, глядя словно сквозь него, и смесь растерянности и брезгливости на его лице сказали Мите обо всем раньше, чем он услышал отчетливо произнесенные слова:
- Дмитрий, иди домой.
- Но Сергей Петрович!
- Все, Дмитрий. Одевайся и уходи.
Это было хуже любого, самого сильного удара. Митя вдруг словно увидел себя со стороны: отвратительно, расхлистанного, без штанов, с бесстыдно торчащим возбужденным членом, в измятых сорочке и пиджаке. Словно дешевая проститутка, которой только что воспользовались между делом. Впрочем, так оно и было…
Торопливо и оттого неловко он стал одеваться, сгорая от стыда, мечтая лишь об одном - выбраться быстрее из этого кабинета. Комдив не смотрел на него: сидел в прежней позе, казалось, спокойно ждал его ухода. И даже не проводил взглядом, когда захлопнулась тяжелая, с золочеными ручками дверь…

4

…Сергей Петрович Котов нажал на кнопку вызова лифта. Скрипучее, тяжелое сооружение как будто нехотя поползло вниз. В ожидании его комдив прислонился к стене с облупленной штукатуркой, прикрыл глаза.
Уже то, что он оказался в этом доме, было удивительно и неожиданно для него самого. Но сегодняшний вечер и последовавшая за ним ночь вообще были необычны, за какие-то несколько часов все в ясном и простом мире комдива перевернулось с ног на голову.
После уходя Дмитрия, придя немного в себя от неожиданности случившегося, он вынул из ящика стола его дело, просмотрел внимательно еще раз, хотя знал его почти досконально. Сухим канцелярским языком были изложены жутковатые факты. На совести этого мальчика было несколько расстрельных дел и такие персоны русской эмиграции, от одних имен которых захватывало дух. Он был предателем, этот паренек, а еще подстилкой, но все равно на душе было гадко не только из-за собственного внезапного падения, но и из-за того, как отвратительно он, комдив, обошелся со своим агентом. Впервые он позволил себе воспользоваться служебным положением для такой низкой цели, и это тяготило больше всего. А еще взгляд затравленного волчонка, который бросил на него Дмитрий, уходя. После нескольких часов неясных раздумий, пришло простое решение: поехать объясниться. Сейчас же, не дожидаясь утра. Сдержано извиниться за произошедшее, предложить забыть обо всем, расставить точки над «i».
И вот, в третьем часу ночи, комдив стоял в подъезде дома, где его ведомство снимало квартиру своему перспективному агенту. На миг мелькнула мысль о том, что Дмитрий может ночевать в доме своей невесты. Что ж, тогда придется отложить разговор… Честно говоря, комдив с радостью сделал бы это. Но решено - значит решено.
Впрочем, Дмитрий был дома. Дверь комдиву открыл пожилой человек в старинной, вытертой на локтях домашней куртке, окинул подозрительным взглядом мужчину в военной форме.
- Дмитрий Андреевич дома?
- Дома, дома! Проходите, – пробубнил старик недовольно. – Сейчас позову. В такой час, Бог мой, что за времена пошли…
- Филипп, кто там? - послышался из глубины квартиры знакомый голос. – Да перестань ворчать, как не стыдно! - одернул слугу Митя, открывая дверь в прихожую. Открыл и остановился на пороге, глядя на комдива ясно и прямо. Он был одет по-домашнему, в халате и шлепанцах на босу ногу и от этого казался не знакомым, странным, и что-то волнующее было в этой домашней простоте. Удивительно, но комдив смешался.
- Дмитрий, я к тебе на минуту. Можно?
- Проходите, - сделал приглашающий жест Митя. Ничто в его облике не напоминало о случившемся несколько часов назад, разве что глаза припухли, как это бывает от усталости или слез. – Филипп, чаю!
- Не надо, - отмахнулся Котов. – Говорю же, на минуту. А хорошо ты устроился, - заметил он, окидывая взглядом маленькую гостиную.
- Вернее устроили. Ценят меня в вашем ведомстве, - усмехнулся Дмитрий. – Садитесь, - он указал на кресло.
- В нашем! - со значением поправил комдив.
- Да, простите. В нашем. Так о чем вы хотели со мной поговорить?
- Дмитрий. Я о том…что случилось сегодня, - и замолчал, не умея подобрать слова.
- И что? – немного насмешливо спросил Митя
- Ты не думай ничего… Это… я даже не знаю, как такое могло произойти. Мне до сих пор мерзко. В общем, забудь обо всем.
- Хорошо, - кивнул головой Дмитрий.
- Собственно, я пришел сказать, что повторения никогда не будет, и на наши служебные отношения это влиять не должно, - продолжал комдив уже увереннее.
- Я понял, - опять кивнул Дмитрий, и от этой его лаконичности Котову стало не по себе.
- Ну, я пойду… - Сергей Петрович встал, одернул гимнастерку, но медлил, словно ожидая чего-то еще. Чего, он и сам не знал. – Да, еще. Ты прости меня.
- За что? – поднял брови Митя. – Я сам этого хотел, - и опять замолчал.
- Значит, до свидания!
Комдив чувствовал себя крайне неловко. Этот ночной визит сюда с самого начала был глупой затеей и запутал все еще сильнее. Ну, достаточно! Он повернулся и быстро направился в прихожую, к выходу.
- Сергей Петрович, подождите! - окликнул его Митя.
- Да? – уже у дверей обернулся Котов
- Сергей Петрович, это все, что вы хотели мне сказать?
Котов остановился. Медленно повернулся к Дмитрию и ощутил гулкие удары в левой части груди. Стоял молча, не знал, что ответить.
- Сергей Петрович, вам действительно жаль? И действительно мерзко?
Митя подошел вплотную, так, что комдив почувствовал его горячее прерывистое дыхание, изящные, но крепкие пальцы, настоящие пальцы музыканта, легли на плечи Котова. Машинально комдив положил руки на спину прильнувшего к нему мальчика и ощутил волнующую наготу под неожиданно тонкой тканью халата, беззащитность худенькой спины с выступающими позвонками и отчетливо понял, что пришел сюда не за извинениями, а потому, что весь вечер ему не давало покоя воспоминание о нежности прикосновений, почти детской остроте коленок, бесстыдности впалого живота под задранной рубашкой и о той темной пропасти, в которую он провалился, войдя в его податливую сухую тесноту… Котову было стыдно и страшно от уносящей его стихии, но мысль о том, чтобы уйти сейчас, без вожделенного повторения, казалась отвлеченной и невозможной. А потом Митя сбросил халат, под которым, оказывается, совсем ничего не было, прильнул к нему всем телом, и комдив задохнулся от уязвимости этой наготы и почему-то захотелось защитить и причинить боль одновременно, так, чтобы запомнил уже навсегда.
- Пожалуйста, не будь грубым, - прошептал Митя, словно угадывая его мысли. – Идем.
И, перешагнув босыми ногами через лежащий на полу не нужный уже халат, потянул Котова в спальню, где белела накрахмаленными простынями разобранная постель, и тот пошел молча.
- Пусть сейчас все будет по-другому, - попросил Митя, расстегивая жесткий воротничок его гимнастерки и одновременно уворачиваясь от слишком настойчивых поцелуев.
Но совсем «по-другому» не получилось. Окончательно Сергей Петрович избавился от одежды уже после того, как утолена была первая волна страсти – в этот раз для обоих. Они лежали друг против друга, он с недоумением разглядывал красные следы своих пальцев на запястьях Дмитрия, которые грозили стать завтра синяками, становившийся на глазах пунцовым след на его шее и удивлялся сам себе. Никогда раньше он не был бессмысленно жестоким и его пугало то мрачное и неведомое, что, оказывается, таилось в каких-то глубинах его натуры.
- Скажи, близость с тобой всегда похожа на изнасилование? – поймал его взгляд Митя. Но оскорблен он не был и разочарован тоже. Котов чувствовал: мальчишку тоже захватила эта игра, может быть, что-то в нем самом провоцировало грубость, и стон боли становился для него стоном наслаждения не случайно.
- Нет, наверное, только ты будишь во мне зверя…
- Я польщен. Давай потушим свет.
Митя выскользнул из постели, стройный и хрупкий, как фарфоровая статуэтка, не стыдящийся своей ослепительной наготы, а потом лампочка под оранжевым абажуром погасла, наступила темнота и во мраке горячее, влажное от пота тело скользнуло в объятия Котова, их ноги переплелись, обнявшись, они прижались друг к другу. Поцелуи в начале были глубокими и нежными, а прикосновения легкими, не будящими только что удовлетворенной страсти. Руки исследовали самые потаенные уголки, пощипывали и ласкали, преследуя лишь удовольствие осязания. Но постепенно любовники шли к своей цели, и дремавшее до поры возбуждение вновь подчинило себе разгоряченные тела. На этот раз они не торопились. Сергей Петрович не заметил, как вновь задышал тяжело, как Митина нога оказалась меж его ног, принеся недолгое облегчение. Он гладил плоский живот мальчика, играл жесткими, почти мокрыми волосками в паху, брал в ладони упругие нежные шарики, его пальцы впервые проникли в уже измученное сегодня отверстие и были с готовностью приняты как дар, сулящий близкое освобождение.
- Повернись, - попросил он.
- Не надо, - шепотом.
- Я хочу…
- Не надо. Мне больно… Давай по-другому…
- Нет, я хочу так. Я осторожно. Пожалуйста!
Терпеть комдив уже не мог, да ему и не сопротивлялись. Он сам перевернул Митю на другой бок, замер на секунду, проведя по худенькой спине пальцем, и почувствовал ответное движение: к нему прижались тесно и призывно и его возбужденная плоть оказалось меж мягких полушарий…

5

Они лежали рядом. Молча. Митя перегнулся через него, взял с ночного столика папиросы, жадно затянулся. За окном шел летний дождь, комдив подумал, что не заметил, когда он начался. Казалось, с момента его появления в этой квартире прошло уже много времени, хотя в комнате было еще темно.
- Я пойду, наверное, - сказал он наконец, однако не двигался с места. – У меня машина внизу.
- Так отпусти ее, - как само собой разумеющееся предложил Митя. – Оставайся. Завтра воскресенье.
Котов не ответил и Митя встал, не зажигая света, накинул на голое тело валявшуюся на стуле рубашку, приоткрыл дверь.
- Филипп! – позвал он громко.
- Он спит уже, - удивился было комдив, но тот только рассмеялся.
- Да, спит! Как же! Полуночничает на кухне. Знаю я его. Стережет меня, пес старый.
В самом деле, в прихожей послышалось старческое шарканье.
- Слушаю, Дмитрий Андреевич.
- Иди вниз, отпусти машину, что стоит у нашего подъезда. Скажи водителю, что товарищ Котов остается сегодня по делам. И приготовь нам чай, раз уж не спишь.
Митя снова прикрыл дверь, залез в кровать, толкнув Котова плечом, закурил еще одну папиросу.
- Кто тебе этот Филипп? Денщик?
- А черт его знает. Был слуга, папенька ко мне приставил с малолетства. Я его нашел в Париже в двадцать четвертом и с тех пор он от меня ни на шаг. Надоел, как черт знает что. Ходит, ворчит. А куда ему деваться? У него же никого нет, кроме меня. Ни единой души. Вот в Россию за мной приехал зачем-то. Мог остаться в хорошей семье во Франции, ему предлагали…
- Он ведь все понимает, что здесь происходит? – осторожно спросил Котов.
- Ты не поверишь, - Митя усмехнулся невесело. – Мне никого не стыдно. Только вот его, Филиппа этого. Потому что он из тех еще времен…
- Он что-нибудь говорил об этом?
- Причитал сначала. «Дмитрий Андреевич, что вы с собой делаете, были бы живы папенька с маменькой!» А я ему внушил: папенька с маменькой в сырой земле и такой жизни, какая мне выпала, отродясь не представляли. Им уже ничего не изменить, а мне жить надо! Он и замолчал, только вздыхает теперь и кряхтит.
Котову вдруг стало противно. Он представил, как после его ухода Митя выговаривает своему старому слуге, чтобы с ним, комдивом, был учтивее и расторопнее, что эта связь очень важна для его, Дмитрия, будущего. Сколько их было в его жизни, таких «необходимых людей»? Впрочем, Сергей Петрович знал, что не мало… И он лишь один из них, попавшихся на крючок недозволенного соблазна.
-Я все-таки пойду, пожалуй, - он сделал попытку встать, но Митя обнял его за шею, прошептал на ухо: - Останься до утра. Пожалуйста.
Зачем это ему? - думал комдив. – Хочет закрепить этим свою близость со мной?
Но не стал сопротивляться. Лег на спину и не отодвинулся, когда Митя прижался головой к его плечу.
… Дмитрий заснул почти сразу, а Котову не спалось. На душе было муторно и неясно. Он слышал, как учтиво кашлянул за дверью Филипп, как звякнул поднос, тактично оставленный под дверью на полу. В конце концов, устав от этой бессонной неподвижности он встал, тихо собрал разбросанную по полу одежду, оделся в сумраке начинавшегося летнего рассвета и ушел, оставив спящего Дмитрия.

6

Было утро понедельника, по народному поверью дня тяжелого. Но, вопреки приметам, для Сергея Петровича Котова день начинался хорошо. Сидя на традиционной утренней летучке и, по совести говоря, мало вникая в происходящее, он радовался принятому сегодня ночью решению. После вчерашнего, проведенного словно в лихорадке дня, наступила внезапная ясность. В самом деле, ничего ужасного в произошедшем позавчера не было. То есть, конечно, сама по себе противоестественная связь с подчиненным была не позволительна, и подобное не должно было повториться (ну, или хотя бы повторяться не слишком часто), но никакого использования служебного положения с его стороны не было. Просьбу Дмитрия можно было удовлетворить со спокойной совестью: в конце концов, опытный агент нужен здесь, в Москве, не меньше, чем в Париже. Котов уже не понимал, почему так упирался по поводу отправки Дмитрия за границу. Пусть живет здесь, работает, пусть женится на этой своей девочке, и может быть, иногда отчитывается о работе своему непосредственному начальнику (то есть ему, Котову) на служебной квартире, предназначенной для встреч с агентами (последнее, впрочем, существовало на периферии сознания, непроизносимое даже мысленно).
Занятый этими размышлениями, Сергей Петрович не сразу услышал, как его окликнул руководитель отделения, проводивший совещание.
- Товарищ Котов, так что вы решили с этим агентом? Отправляете его во Францию, как собирались?
Комдив почувствовал, как краска бросилась ему в лицо, что случалось с ним крайне редко, но тут же взял себя в руки и ответил насколько это было возможно, невозмутимо:
- Скорее всего нет. Думаю оставить его в Москве, здесь он принесет больше пользы.
- Как знаете, Сергей Петрович, решение за вами. Только не забудьте оформить все документально. Сегодня бумаги на него должны уйти на подпись.
Он кивнул в ответ и заметил вдруг краем глаза, как куратор отдела внешних связей Клугер наклонился к своему соседу, майору, знакомому комдиву по гражданской войне (как же его фамилия? совсем забыл) и прошептал что-то с противной ухмылкой, указывая глазами на него, Котова. Комдив удивился было, но в этот момент его отвлекли: спросили еще о чем-то, и ему все же пришлось сосредоточиться на текущих делах.
Вспомнил он о странном поведении Клугера позже, когда в коридоре его, направлявшегося в кабинет, нагнал тот самый майор. Котов наконец припомнил его фамилию: Немоляев.
- Товарищ Котов, можно вас на минуточку? – майор явно волновался. - Если возможно, наедине. Чтобы никто не слышал.
- Хорошо.
Они ушли в конец коридора, встали у большого окна с широким подоконником.
- Слушаю вас.
- Сергей Петрович, - запинаясь, начал Немоляев, - вы не подумайте ничего такого. Просто я помню вас по Крыму… И хочу предупредить. Может быть, я не прав, тогда забудьте.
- Да в чем дело? – удивленно поднял брови Котов
- Товарищ Котов, не оставляйте этого своего агента, о котором сегодня говорили, в Москве. Для вашего же спокойствия.
- А почему? – искренне удивился Котов, но под ложечкой уже противно засосало.
- Потому что… Потому что мне кажется, против вас что-то замышляют. Какую-то грязную историю. Не спрашивайте кто, я не могу вам ответить.
- Какую именно? – голос комдива стал железным.
- Вас намереваются скомпрометировать, обвинить в неформальных отношениях с этим агентом. Уверен, что он подтвердит. Мне кажется, это заговор против вас, Сергей Петрович.
- Отношения какого рода вы имеете в виду? – казалось, Котову необходимо услышать все собственными ушами.
- Если вы читали его дело, то догадываетесь, какого. Еще раз извините, если я не прав, - и, не считая нужным продолжать разговор, Немоляев развернулся и, привычно по-военному чеканя шаг, удалился по коридору.
Котов не окликнул его. С минуту молча стоял у окна, только крепко сжатые кулаки выдавали ярость. Потом решительно направился к себе, громко хлопнув дверью, чем нешуточно напугал пробегавшую мимо с кипой бумаг молоденькую машинистку.

7

Было три часа по полудни, когда Митя, бойко отрекомендованный секретарем, вошел в кабинет Котова.
- Здравствуйте, Сергей Петрович!
Несмотря на то, что Дмитрий был почти уверен в решении комдива (иначе тот не пришел бы к нему в воскресенье ночью), он все равно волновался. Не только из-за неопределенности своего будущего, но из-за необходимости встречаться с комдивом глазами после случившегося между ними. То ли из-за стыда за свою позавчерашнюю развязность, то ли из-за желания повторения всего, желания настолько сильного, что оно не могло быть вызвано лишь необходимостью. Последнее было странным и немного пугало. Митя никогда раньше не становился заложником таких отношений, по правде говоря, ему было плевать на всех этих мужчин, а к новой связи он возвращался в мыслях снова и снова.
- Здравствуйте, Дмитрий Андреевич, - поднял глаза Котов, и Митю словно ледяной струей обдало под холодным и даже ненавидящим взглядом его рыжих глаз. Непроизвольно он приподнял плечи, словно пряча голову от удара.
- Я принял окончательное решение по поводу вашего дальнейшего назначения, -продолжал комдив почти спокойно. – Как я не раз уже говорил, ваш опыт работы в эмигрантской среде является уникальным, и мы не можем разбрасываться такими кадрами. На следующей неделе вы отправитесь в Париж, свяжетесь там с нашими людьми, вас проинструктируют. Конечно, вы можете отказаться, но помните, что ваши преступления перед Советской властью велики и только верным служением вы можете их искупить. Вы все поняли?
- Сергей Петрович, а как же...? – ошеломленный Митя не закончил вопрос.
- Вы хотите о чем-то спросить? Спрашивайте! – лицо комдива было непроницаемо.
- А как же то, что было у нас?! – почти выкрикнул Митя. Комдив молчал.
Если бы Митя знал, о чем думал в этот момент Сергей Петрович Котов, вся его жизнь сложилось бы по-другому. Плохо ли, хорошо ли, но по-другому… А тот с небывалой ясностью осознавал, что сегодня утром разбилось в его жизни так и не начавшееся, то, чему невозможно было подобрать названия, да он и не пытался. Позавчера комдива словно выбросило из-за окружавшей его в последние годы стеклянной стены, которой он впервые отгородился от ненадежного мира человеческих страстей после смерти близких, потом от ужасов гражданской и все растущего, смутно волновавшего несоответствия того, во что верил и за что боролся, тому, что наблюдал в последние время вокруг… То, что произошло между ним и Дмитрием было стыдно и отвратительно, но он впервые за долгие годы почувствовал истинный вкус жизни. Это продолжалось всего одни сутки…
Он смотрел на Митю, совсем еще мальчика и, несмотря ни на что, ему хотелось дотронуться до его густых взъерошенных волос, ему вновь хотелось поверить. Услышать слова раскаяния, что-то простое, но важное. Или хотя бы почувствовать прикосновение его руки к своей. Но Митя ни о чем таком не догадывался, и потому, словно сквозь вату, через отчаянный стук в висках до него донеслась лишь жестокая фраза комдива, придуманная заранее, жалкая в своей заготовленности, но все равно убийственная:
- Если ты имеешь в виду то, что произошло в субботу, то я ничего тебе за это не обещал. Ты сам напросился, и не жди, что я буду с тобой за это расплачиваться. Скажи еще спасибо, что я тебе вставил, такие, как ты, обычно платят за это деньги.
Митя побледнел: при всем желании комдив не смог бы оскорбить его сильнее. А ведь ему в какой-то момент показалось… Какой же он был идиот! Ему пришло в голову поинтересоваться, не надо ли благодарить Котова и за то, что ему до сих пор больно сидеть, или за то, что кровоподтеки на шее до конца не удается закрыть даже летним шарфиком. Но, кроме того, что подобный разговор был бы неуместен и вызвал град новых насмешек со стороны комдива, это было лишь частью правды. Вся правда была в том, что ему, Мите, самому такого хотелось. Потому он ответил просто:
- Я все понял, товарищ начальник. Я еду в Париж. Прощайте! - он встал, резко развернулся на каблуках, не желая больше ни секунды видеть человека, которого сейчас ненавидел больше всего на свете. Но, уже взявшись за ручку двери, оглянулся, посмотрел на Котова долго и внимательно. – Этого я тебе никогда не прощу, - сказал он почти спокойно. – Ты, комдив, меня еще вспомнишь!
И ушел, не дожидаясь ответа.
Из-за скорого отъезда в Париж он так и не узнал, что Сергей Петрович подал прошение о переводе из НКВД в другое ведомство.

8


- Как вы знакомы?! – повторила свой вопрос Маруся. В гостиной старого дома повисла напряженная тишина. И тогда Митя небрежно махнул рукой:
- О, это было давно, мимолетно и в прошлой жизни! А это у нас кто? – наклонился он к маленькой девочке, смотревшей на него любопытными большими глазами. Но прежде чем продолжить необязательный суматошный разговор с родней своей бывшей невесты, встретился взглядом с комдивом и поймал его горьковатую понимающую усмешку.