Дайте вашу руку!

Автор: Ирэн
Жанр: слэш
Pairing: Фандорин Э.П.,Пожарский Г.Г.
Рейтинг: PG-17
Disclaimer: Оригинальные персонажи принадлежат Б.Акунину. Все события являются плодом воображения.

… - Дайте вашу руку!
Фандорин медлил. Князь, так горячо убеждавший его последние полчаса в правильности своих, не слишком симпатичных статскому советнику взглядов, не требовал ничего конкретного, только принципиального согласия работать с ним, делать одно дело. Но этого Фандорин и боялся, не зная, что может потребоваться от него в столь опасном альянсе, не берясь загадывать, куда может завести в будущем Пожарского идея спасения России. Не подать руку, однако, было бы не вежливо, да еще, чего доброго, могло быть расценено князем как обида за утреннюю выходку с фальшивым назначением (в действительности весьма жестокую и бесцеремонную), и Фандорин сдержано протянул ладонь.
Князь удержал его руку в своей, перегнувшись через массивный, дубовый стол заглянул в глаза.
- Не доверяете мне, Фандорин? Думаете, карьерист Пожарский, только своей выгоды ищет?
- Я так не думаю, Глеб Г-Георгиевич, - ответил Фандорин сухо. – Но я слишком мало знаком с вашими взглядами, чтобы клясться вам в верности. Время покажет, по пути ли нам с вами.
Мгновенно растеряв прежний пыл, князь как-то сник, опустил голову, усмехнулся невесело, словно задумавшись о чем-то своем. Эраст Петрович попытался деликатно высвободить руку, но рукопожатие было по-прежнему крепким.
- Неужели ты ничего еще ничего не понял, Фандорин? Или умен, делаешь вид, что не понял? Да, вернее всего, - Пожарский поднял лицо, и статский советник поразился, разглядев в его глазах отблески чего-то доселе неведомого, какой-то испепеляющий жар, сжигавший его изнутри.
- Признаться, не п-понимаю вас!
- Не понимаете? Не видите, что со мной происходит из-за вас? Что я влюблен в вас, как мальчишка, что я, московский обер-полицмейстер, умоляю вас быть рядом со мной!
До крайности озадаченный таким поворотом дела Фандорин несолидно захлопал ресницами, а щеки залил предательский румянец. Понять, говорит князь серьезно или, окрыленный эффектом первой шутки, желает поглумиться над униженным противником каким-то еще более причудливым способом, было невозможно. Впрочем, на шутника Пожарский сейчас похож не был, его тяжелое дыхание и холод все еще сжимавших ладонь статского советника рук, выдавали непритворное волнение.
- Ну, что ты молчишь, Фадорин? И сейчас не понимаешь?
- П-признаться, не совсем…
То, что произошло далее, было столь немыслимо, что оторопевший Эраст Петрович не сразу сумел это осознать, а когда осознал, чуть не умер от стыда. С неожиданно кошачьей грацией князь обогнул стол, оказался за спиной советника и, нагнувшись, поцеловал его в шею, а потом в уголок рта. Пальцы скользнули за тугой воротник рубашки в ложбинку под кадыком.
- А сейчас? Все еще не понимаешь?
Поразительно, но Фандорин совсем не почувствовал отвращения. В осторожных прикосновениях князя была неожиданная мягкость, даже нежность, что-то неожиданно завораживающее для окончательно сбитого с толку Эраста Петровича. Он резко обернулся.
- Князь, признайтесь, вы снова шутите?
- Полно, Фандорин, какие уж тут шутки! Я ночей из-за вас не сплю, казалось бы, блажь, глупость, но ничего с собой поделать я не в силах!
- Да вы с ума сошли! - возмущенный Эраст Петрович сделал попытку встать, но сильные руки удержали его за плечи. Пожарский прошелся взад-вперед по кабинету, присел на краешек стола против Фандорина.
- Пойми, Эраст, я ведь как на духу с тобой сейчас говорю. Я этим льстивым кунштюкам хоть и обучен и наукой соблазнения владею в совершенстве, а с тобой хитрить не хочу. И ты меня непониманием фальшивым не оскорбляй. Поговорим как мужчины, без дамских истерик.
Эраст Петрович вспыхнул еще сильнее (хотя, казалось бы, куда сильнее), но на «дамские истерики» ничего не ответил, промолчал. Только кивнул в знак согласия, мол, давайте поговорим.
- Согласны, значит? - недобро усмехнулся Пожарский, вновь переходя на «вы». - Что ж, на чистоту, так на чистоту. Вы поняли, Фандорин, чего я от вас хочу?
Эраст Петрович разозлился. Прав князь: начистоту, так на чистоту. И, стараясь прямо смотреть в глаза обидчику, резюмировал твердо:
- Вы, Глеб Георгиевич, предлагаете мне вступить в противоестественную связь с вами. Правильно я понял?
- Браво, Фандорин, браво! Вот таким вы мне во сто крат больше нравитесь! - князь даже в ладоши захлопал. - Вы же можете быть смелым и веселым, а ведете себя иной раз словно барышня на выданье. Ну не обижайтесь, - и легко дотронулся до колена статского советника. – Да, как вы исключительно ясно сформулировали, я вам предлагаю именно это. Стать моим визави, моим другом и возлюбленным.
- А почему вы решили, князь, что я могу согласиться на ваше предложение?- поинтересовался Эраст Петрович. – Я чем-то дал повод так думать?
- Дали, Эраст Петрович, золотой вы мой, не обижайтесь, но дали. Одиночеством своим и усталостью от ваших донжуанских побед, которой так и светятся ваши прекрасные очи. Вам ведь тоже нужен друг, не меньше моего, признайтесь себе! Вы же ищете всю жизнь и не находите. А в этом прискорбном случае надо хотя бы попробовать искать в другом направлении.
Чуть надломленный голос Пожарского был мягким, обволакивающим. Поразительно, но его местами язвительную, местами искреннюю и горячую речь хотелось слушать еще и еще. Фандорин поймал себя на мысли, что это, оказывается, приятно, когда тебя соблазняют. Внешне ему, однако, почти удавалось сохранять свою обычную невозмутимость.
- Но это ведь, Глеб Георгиевич, извращение. К тому же уголовно наказуемое. А вы, московский обер-полицмейстер, мне такое предлагаете. Нестыковочка!
Выслушав эту отповедь, князь только брови удивленно поднял, да головой покачал устало, мол, безнадежен статский советник.
- Извольте, Эраст Петрович, о чем вы толкуете, право?! Вы же молодой, просвещенный человек, умница, знаток восточной философии, а рассуждаете как купец с Неглинки. Я же вам не грубый разврат в Сандуновских банях предлагаю (хоть и сего не чужд, грешен), а возвышенный союз души и тела, благотворное влияние которого на дружбу двух мужей известно еще со времен античной Греции. Тем более, что подобный образ мыслей при новом московском генерал-губернаторе не только перестает быть постыдным, но становится изысканным штрихом современно мыслящего господина.
- Я никогда не гнался за придворной модой, Глеб Георгиевич! - сухо произнес Фандорин. – Тем более в том, что касается моей приватной жизни. Прошу вас, забудем об этом нелепом разговоре.
- Эраст! - голос Пожарского дрогнул, и князь, к исключительному удивлению статского советника, которого нынешний день, казалось, уже ничем поразить был не способен, опустился перед ним на колени, взял его ладони в свои, прижался к тонким пальцам губами. - Эраст, поверь мне. Я не шучу, не юродствую. Первый раз за много лет я говорю такие слова. Эраст, я люблю тебя! Я хочу быть с тобой рядом, да, не буду скрывать, я хочу от тебя всего, что может дать любовь, но я готов ждать, я готов смириться с тем, что не смогу вызвать в тебе ответную страсть. Я прошу тебя о двух вещах: только ступи на этот путь. А вдруг, чем дьявол не шутит, я смогу сделать тебя счастливым! Хорошо, пусть нет. Но я умоляю: не отталкивай меня! Ну, не молчи, Эраст! Неужели ты совсем не умеешь чувствовать? Или не умел никогда? Да нет, по глазам вижу, что умел… Только боялся. Я ведь прав, скажи?
От этих слов сердце Эраста Петровича предательски сжалось. Не умел? Нет, умел… Должно быть, и сейчас умеет. Иной раз, проснувшись в предрассветный час, он поддавался предательским мыслям. О том, что несмотря на ясные представления о долге и чести, жизнь его пуста и лишена простых человеческих радостей, что одиночество, служа надежной крепостной стеной между ним, и непредсказуемым миром людских страстей, одновременно иссушает сердце и становится в иные моменты непосильной ношей. О том, что он отдал бы сейчас все, что имеет за возможность вернуть безмятежное ожидание счастья своей безответственной юности. Однако внешне он казался непроницаемым, сдержанным даже со своими возлюбленными, чьи мечты разбивались о его холодность. И вот сейчас этот чужой, странный человек говорит о том, что сам Эраст Петрович гнал от себя и что становилось для него очевидным лишь в мгновения полудремотных ночных откровений!
Наверное, какой-то мускул на его лице все же дрогнул, потому что Пожарский еще крепче сжал его руки. Потрясенный Эраст Петрович увидел в глазах удивительного собеседника слезы.
- Ну, Эраст, ну! Вот так! Я же вижу, что прав! Ты тоже несчастлив, ты тоже ищешь чего-то, что вырвет тебя из этого замкнутого круга. Просто попытайся!
- Но, Г-глеб Георгиевич!
- К черту, просто Глеб!
- Глеб… Меня действительно никогда не привлекали такие отношения. Да, я… Я одинок, но это не значит, что я готов искать счастье там, где вы предлагаете.
- Эраст, забудь про «такие отношения». Про все забудь. Я тебя по-мужски прошу: доверься мне! Я ни торопить, ни принуждать тебя не стану. Будем работать вместе, попытаемся стать друзьями. Знаю, что не испытываешь ко мне телесного притяжения и даже представить себе таковой возможности пока не можешь. Но если захочешь мне довериться, наслаждение высшего порядка я тебе обещаю. Не хвалюсь понапрасну, но такого ни одна из твоих женщин тебе дать не сможет: по части любовной иерархии я по меньшей мере фельдмаршал. Не захочешь, Бог с тобой, буду довольствоваться малым. Но я предлагаю тебе большее. Я предлагаю тебе союз, основанный на доверии и общности взглядов, на любви и уважении. Мне нужен верный товарищ, честный, умный, такой как ты. Я устал от бессилия, от одиночества, от необходимости бороться с этой гидрой тупости с одной стороны и бессмысленной жестокости с другой, с гидрой у которой на месте одной отрубленной головы вырастает пять новых. Я вижу, что и ты устал, и тебе грозит разочарование. Встань со мной рядом, вдвоем легче не потерять надежду на пути, который мы выбрали. Ну, Фандорин, согласен?
- Да, - чуть слышно сказал Эраст Петрович. И сам поразился себе: что это, зачем это? Но думать не хотелось. Впервые за многие годы хотелось стать ведомым, опереться на чье-то плечо…
- Боже мой! – Пожарский отпустил его руки и вдруг уткнулся лицом в колени статского советника. – Господь милостивец, спасибо тебе!
- Не надо, - стараясь сохранить самообладание, попросил Фандорин. – Не надо, Глеб Георгиевич… Глеб… Прошу вас!
И так как князь, казалось, не слышал его, положил руку на покоящуюся у него на коленях голову. Этот простой жест произвел в Пожарском немыслимые перемены. В следующую же секунду он очнулся от своего забытья, вскочил и стал осыпать горячими поцелуями щеки и лоб несчастного окончательно сбитого с толку статского советника.
- Эраст, милый, я не ждал, клянусь тебе! Я для тебя все сделаю, любимый мой, ты будешь счастлив, как не был никогда в жизни!...
- Ну что вы! Что вы, князь, - с трудом удерживая оборону перед отнюдь не целомудренным натиском Пожарского, бормотал Фандорин. – Глеб, право, вы же обещали. – Ну Глеб! Сюда могут войти наконец!!! Хороши же мы будем тут с вами!
Против ожидания этот довод отрезвил Пожарского. Тяжело дыша, он оставил Фандорина, прошелся по кабинету, приходя в себя и поправляя сбившийся на сторону пышный галстук, потом, не в силах сдержать радости, широко улыбнулся.
- Боже мой, как я счастлив, Эраст!
- Глеб…Георгиевич, я ничего… Вы сами понимаете, я ни на что не соглашался, ни на что ТАКОЕ… Ну просто… Просто ваша дружба… - Фандорин, красный как рак, с трудом подбирал слова.
- Да-да, конечно, Эраст, конечно, я все понял, - Пожарский опять крепко сжал его руки в своих и, не в силах сдержаться, вновь прижался к ним губами.

…То, что давно звонит черный новенький телефон на краю заваленного бумагами стола, оба поняли как-то вдруг.
- Странно, кто бы это мог быть по этому номеру?
Князь удивленно пожал плечами и потянулся к трубке.
- Пожарский у телефона! Ты?! Какими судьбами? Да, уже по этому номеру. Да, слушаю… Ох ты! Да, через четверть часа буду!
Фандорин как всегда удивился неожиданной перемене в лице и поведении собеседника. Только что смятенный и взволнованный, теперь он вновь был похож на ищейку, готовящуюся взять след.
- Прости, Эраст. Важное дело! Я должен ехать, но это не надолго.
- Это связано с Грином, Глеб? Кто звонил?
- Нет-нет, - думая о своем, отмахнулся Пожарский. - Никакого Грина. Это мои дела, новые, чиновничьи, - и, вспомнив об основательно растерянном статском советнике, добавил: – Значит, Эраст, давай условимся. Сегодня вечером обмоем наш союз: отправимся куда-нибудь, я сейчас же прикажу своим нукерам заказать отдельный кабинет.
- Но Глеб, я…
- Никаких «но»! Боже, Эраст, да ты что боишься остаться со мной наедине? – он внимательно заглянул в глаза статского советника. – Я же обещал, а я человек слова! Ничего, что ты не захочешь. И вообще: посидим сегодня, узнаем друг друга получше. Ну, о чем речь?! Значит, договорились. Часов, скажем, в восемь я заеду за тобой. Идет?! - и он протянул руку.
- Идет, - просто сказал Фандорин, охотно отвечая на рукопожатие. И вдруг, неожиданно для самого себя, лукаво добавил: - Но помните, князь, вы обещали. Уж постарайтесь, сдержите слово!
Пару мгновений Пожарский смотрел на него удивленно, потом от души расхохотался, даже по бокам себя хлопнул.
- Обещаю, Эраст! Приложу все свои силы! – и добавил нежно: - Ну, а сейчас мне действительно пора. До вечера. Эй, молодцы, карету мне, да поживее!

До Малой Никитской Эраст Петрович решил прогуляться пешком. Хотелось проветриться, собраться с мыслями, да и такие, как сегодняшний, московские зимние дни Фандорин любил с детства. Низкое небо было затянуто снежными облаками, мела по улицам легкая поземка, но ветер еще не разгулялся, и Москва казалась в этом послеполуденном снегопаде городом призрачным, ускользающим, чуть сказочным. В такие дни хочется усесться у камина с любимой книгой, укутавшись в теплый, уютный плед и то ли читать, то ли грезить наяву, бросая иногда взгляд на белую пелену снежинок за окном и страстно желать, чтобы этот день никогда не кончался, чтобы остановилось время, хоть на немного, и пытаться запомнить этот редкий миг покоя среди вечной суеты в самой середине нескончаемой российской зимы…
Казалось бы, его должно было расстроить утреннее происшествие и так быстро ускользнувшая от него должность, но Фандорин чувствовал небывалую легкость, да что там говорить, он почти забыл об этом. Не нужно ему обременительного обер-полицмейстерства, не создан он для высот политической карьеры, требующих исполнения навязанных многовековыми традициями условностей и полного прощания с какой бы то ни было приватностью, а главное - постоянных компромиссов с собственной совестью. Для этой должности создан такой человек, как Пожарский: незыблемо уверенный в своей правоте и никогда не сомневающийся в правильности выбранного пути… Пожарский… Вот кто занимал мысли статского советника сейчас и отнюдь не своей победой над Фандориным в борьбе за высокий чин. Что-то разбудили признания новоявленного московского обер-полицмейстера в душе Эраста Петровича, что-то давно забытое, чему сам он удивлялся: неужели сохранилось еще в каких-то неведомых тайных уголках его естества это почти авантюрное желание новой неведомой радости, которая может поджидать за углом, надежда на случайную встречу, которая перевернет жизнь и заставит ее обрести утраченные, выцветшие за годы тяжкого служения призрачному идеалу краски?
На углу Тверского бульвара статский советник заглянул зачем-то в маленькую уютную лавочку, известную однако всем москвичам отменным ассортиментом горячительных напитков. Уже выбрав пару бутылок с завораживающе давней датой урожая на пожелтевших этикетках, понял, что покупает вино для возможного визита Пожарского. Даже будучи наедине с собой чуть покраснел, сделав это открытие, но присовокупил к покупке еще отличный коньяк, с самой лучшей стороны отрекомендованный статскому советнику услужливым приказчиком, смутно догадываясь, что такой человек, как князь, должен быть неравнодушен к изысканным крепким напиткам. Собственно, визита не ожидалось, но один Бог знает, как сложится все после предстоящего ужина и не будет ли уместно скрепить более близкое знакомство рюмкой хорошего вина в уютном флигеле на Никитской (резиденция обер-полицмейстера, как и старый номер князя в «Лоскутной», решительно отметались, а почему, в этом Фандорин покуда и сам себе не признавался). Присовокупив к своим покупкам некоторое количество фруктов и легких закусок, он велел доставить все к себе домой.
Только сменив парадный мундир на домашнюю куртку и разместившись в собственном кабинете за письменным столом, идеальный порядок на котором подчеркивал всегдашнюю собранность хозяина, Эраст Петрович почувствовал, что смертельно устал. Сегодняшняя полу бессонная ночь в предвкушении назначения и невероятные события сегодняшнего утра сделали свое дело: статский советник попросту валился с ног. Наказав Масе беспокоить его лишь в случае исключительном, Фандорин отправился в спальню, решив отдохнуть пару часов, благо никаких срочных дел на сегодня не предвиделось.
Но уснуть ему удалось не сразу. Здесь, дома, в натопленных комнатах под шелковым одеялом приходило осмысление того, что случилось неполных два часа назад и то, чему еще суждено случиться. Возможная связь с Пожарским (это еще не произносилось, не именовалось даже в мыслях, но предполагалось как наиболее вероятный исход) переставала казаться статскому советнику чем-то фантастическим и невозможным. Каким-то уголком сознания он принимал это, и понимал, почему: может быть, это скандальное, ранее немыслимое было последней возможностью разбить все плотнее накрывавшую его в последние годы пелену одиночества, возможно, только такой же, как он, мог хоть на миг дать ему иллюзию защищенности и истинной близости…
В эти минуты клонившегося к вечеру январского метельного дня грезивший наяву Эраст Петрович удивительным образом представил их будущее, словно бегло перелистал роман, только что принесенный из книжной лавки. Так оно будет: пенящиеся дорогим шампанским бездумные восторги узнавания, лишь слегка стыдноватая пока сладость первых недель, взгляды счастливые, откровенные, чуть более долгие, чем положено по чину рукопожатия и непривычно горячие приветствия в Охранном утром, всего через пару часов после расставания в маленьком флигеле… Затем будни страсти: страх разоблачения, встречи тайные и слишком редкие для обоих, неожиданно сильная нежность и внезапная грусть, закрытые экипажи, соседние номера в загородных гостиницах, отвращение от бесцеремонных намеков власть предержащих, для которых связь подчиненных очень скоро перестанет быть секретом, часы тихого счастья, первые размолвки и первые измены - буйство разбуженной умелыми ласками плоти, примирения, все большая близость. Потом конец: не прощенная жгучая обида или взаимная усталость или грядущий возмездием скандал, а может быть, чем не шутит судьба, перерождение страсти в тихую многолетнюю дружбу, любовь без ревности и претензий, превыше всего ценящая саму себя. Целая жизнь и начало ей будет положено сегодня, в этом особняке, в этой комнате…
Эраст Петрович одернул себя. Не слишком ли быстро он все решил?... Не стоит торопиться. Ничего ТАКОГО сегодня не случиться, может быть, и визит Пожарского сюда будет лишним. А если и не лишним, то надо установить для себя черту, которую переходить ни в коем случае не следует сегодня… Спокойная беседа за бокалом вина, рукопожатие, пара поцелуев… Но не больше. Это «больше» подразумевало неназываемое, для Фандорина толком неведомое и потому опасное и манящее одновременно.
Занятый этими мыслями, он незаметно для себя заснул, и сон сделался их продолжением. Соседняя комната, полумрак, жар от изразцовой печки, они с Пожарским полулежат на широкой укрытой покрывалом с причудливым японским узором кушетке, сюртуки сняты и небрежно брошены на кресла… Они целуются… Совсем не по-дружески, жарко, мучительно давно, так, что уже болят распухшие губы и невыносимо ноют истерзанные изощренной пыткой не находящего выхода вожделения чресла… Эраст Петрович помнит, что за ужином князь вел себя подчеркнуто корректно и внимательно, однако не позволяя ни на минуту усомниться в своем истинном отношении к статскому советнику. Однако приглашение Фандорина воспринял однозначно и уже в карете начал любовную атаку, окрыленный робкой податливостью первых поцелуев. Ими же до сей поры все и ограничилось благодаря исключительной решимости Эраста Петровича не переходить границ, несмотря на мольбы и нетерпение измученного любовной игрой князя и, что греха таить, его собственное желание.
- Эраст, ну право, это же смешно… - шепчет Пожарский уже раздраженно, а пальцы его тем временем ласкают нежную ямочку у мочки уха так прихотливо и нежно, что приходится прикусывать губы, сдерживая стон неразрешенной страсти. Следует признать, что князь не лгал, похваляясь своими любовными умениями, его руки ловко отыскивают потаенные местечки, от прикосновения к которым хочется забыть про все, выгибать спину, прижимаясь теснее к своему мучителю, обвить его бедра своими ногами, чтобы хоть как-нибудь унять невыносимый зуд…
- Эраст, ну давай разденемся! – просит Пожарский опять. - Ну перестань меня мучить, у меня больше нет сил терпеть, да и ты весь горишь, я же вижу!... Ну чего ты боишься?
- Я не боюсь, я не хочу, - отвечает статский советник и сам чувствует, как неуверенно звучит его голос.
- Боже, Эраст, ну не веди себя как барышня, которая боится расстаться с невинностью! Если пожелаешь, твоя невинность сегодня останется на месте, есть много разных способов испытать наслаждение…
А руки князя тем временем спускаются ниже, исследуют бедра, впалый живот, вот крупная ладонь втискивается между тесно сжатыми ногами, по-хозяйски раздвигает, дразня, поглаживая, приводя в экстаз, и решимость сохранять благоразумие улетучивается, растворяясь в волнах звериной похоти, так, что Фандорин уже не сопротивляется, когда ловкие пальцы князя нетерпеливо расправляются с его брючной застежкой, высвобождая напряженную плоть… Ласки князя точны и искусны, и вот мучения последних часов разрешаются для статского советника сладким взрывом, горячей судорогой, пожалуй, чересчур, до стыдного скоро, но и это простительно сейчас, вначале, потому что впереди у них длинная зимняя ночь и целая вечность…
Эраст Петрович проснулся от вполне определенной причины, от накрывшей во время странного сновидения волны наслаждения, устыдился на секунду, но, не в силах противиться опасным чарам Морфея через минуту вновь погрузился в сон, на этот раз спокойный и глубокий, только улыбка блаженная и бездумная блуждала на губах, как сладкое воспоминание о только что пережитом…

Через час его разбудил Маса, извещая о телефонном звонке чрезвычайной важности из губернаторской резиденции. Требовалось немедленно явиться в охранное отделение для расследования взрыва, учиненного террористической боевой группой, при котором погиб новый московский обер-полицмейстер генерал Глеб Георгиевич Пожарский, в одиночку решивший обезвредить главаря легендарной БГ…