Дядя Олег

Жанр: художественная проза. Комментарий Helga: данный текст не только не является слэш, но также и не является фанфиком вообще. Данное произведение выкладывается здесь исключительно по причине того, что в главном персонаже угадывается интересующий нас мужской образ.

Меня зовут Дина. Именно Дина, а не Диана, это подтверждают мои метрика и паспорт. Многие называют меня Дианой, а здесь, в Париже, меня называют просто Ди. Я, кстати, никогда не чувствовала себя Дианой, потому что это слишком агрессивное языческое имя, символизирующее женскую власть. Наверное, всех амазонок звали Дианами. А какая из меня амазонка? Я отвлеклась, кажется. И это с первых строк моей исповеди! Я в своем репертуаре – слишком болтлива. Продолжу. Мне двадцать один год, я родилась в Москве, но уже три года живу в Париже, и из окон моей съемной квартиры виден Нотр Дам. Я учусь в престижном университете, и если смогу в будущем должным образом себя проявить, то стану менеджером небольшого отеля. Попасть сюда мне помог мой папа. Он кинорежиссер, довольно известный и довольно влиятельный. Ну и, как вы смогли уже догадаться, довольно богатый. Мне нравится Париж, но я скучаю по Москве, по нашему розовому дому с большим садом в черте города. Я часто пытаюсь разобраться в себе: действительно ли виной тому простая ностальгия, или есть что-то, что тянет меня домой, как магнит. Чем больше я думаю об этом, тем больше уверена, что есть такое что-то. Вернее, не что-то, а кто-то. Мой жизненный опыт не слишком богат, мне очень тяжело отличить влюбленность от любви. Но все же мне кажется, что за свою жизнь я любила только одного человека. И я хочу наконец рассказать свою историю любви, хотя прекрасно понимаю, что многие из тех, кто прочтет эту историю, сочтут меня ненормальной и, скорее всего, не найдут никакого любовного чувства в моей истории. Но это их право. Я сама в себе запуталась, но точно знаю одно: даже сейчас, хоть столько лет прошло с той поры, когда произошло все то, о чем я расскажу, я осознаю, что ОН – единственный человек, заставивший меня познать то волшебное чувство, ради которого стоило появиться на свет. Благодаря нему я могу сказать, что прожила жизнь не зря, даже если никогда уже никого не полюблю.
Его звали… Почему «звали»? Его зовут Олег. Но я называла его по имени только раз в жизни. Для меня он всегда был дядя Олег, друг моего отца. Мне до сих пор даже в мыслях тяжело называть его как-то иначе. От самых первых воспоминаний и до моих шестнадцати, когда видела его последний раз в жизни, я знала его как лучшего друга моего отца. Он актер, очень талантливый и теперь уже очень известный. Даже здесь, в Париже, можно время от времени натолкнуться на рекламный щит с его лицом. Когда это происходит, я становлюсь сама не своя и ловлю себя на мысли, как это замечательно, что у меня нет его фотографии. Иначе я, наверное, свихнулась бы. Правда много раз я порывалась найти и распечатать его фото из Интернета, но нечеловеческими усилиями подавляла в себе это желание и даже не сохранила ни одной на хард-диске. Откуда во мне такая сила воли? Наверное, это все Париж и моя новая самостоятельная жизнь. Тут, в Европе, все такие самостоятельные, каждый сам за себя. Потоки self-made людей омывают улицы, а мне, конечно же, приходится соответствовать.
И вот, в очередной раз натолкнувшись на огромный портрет Олега у кинотеатра, меня вдруг осенило: нужно написать мою историю о нем. Я никогда никому не рассказывала о том, что произошло между нами. Для родителей это было бы шоком, друзья бы определенно стали меня сторониться. Каждый ведь вкладывает в слово «любовь» свое собственное понимание этого загадочного явления, присущего людям разумным, и совсем не факт, что хоть кто-то понял бы меня. Бумага все стерпит. А чужие люди, как мне кажется, прочтут это если не с интересом, то, по крайней мере, с необходимым мне полнейшим безразличием к автору. Многие воспримут это как историю о двух извращенцах, то ли реально произошедшую, то ли рожденную в воспаленном мозгу молодой нимфоманки, но, возможно, будет кто-то, кто зарыдает над этими строками как над самой трогательной историей любви из всех, что ему доводилось читать. Я очень надеюсь, что этот кто-то все-таки найдется.
Дядю Олега я помню, что называется, с пеленок. Человек помнит себя лет с трех-четырех, и в этот период чаще всего я видела три лица: мамы, папы и дяди Олега. По семейным рассказам, когда меня везли из роддома, папа и дядя Олег держали меня на руках по очереди, по пять минут каждый. Также мне известно, что дядя Олег меня часто купал, пеленал, убаюкивал, но этих радостей жизни я, к сожалению, помнить не могу в силу особенностей человеческого мозга. У дяди Олега своих детей не было, и ему очень нравилось возиться со мной. В год, по рассказам мамы, я говорила «папа» и на родного папу и на дядю Олега, только к двум годам начала их четко различать. Лет с трех я уже припоминаю частые сидения на коленях у дяди Олега. Он любил меня подбрасывать, сажать на плечи, и все это вызывало у меня бешеный восторг. Папа ревновал, забирал меня у дяди Олега и предлагал более изысканные развлечения, в результате чего я отдавала пальму первенства папе. Дядя Олег не хотел сдаваться. Тайком приносил мне дорогих и очень красивых немецких кукол и мишек. В период, когда мне было от четырех до шести лет, его подарков накопилось огромное множество. И каждый раз, принося подарок, он тихонько спрашивал, кого я люблю больше – его или папу. Я с заговорщицким видом заверяла дядю Олега, что его. Он радовался, становился похожим на ребенка, и катал меня на спине, ползая по моей комнате на четвереньках. Это была моя любимая игра! Она называлась «Лошадка», и коронным моментом был тот, когда «лошадка» становилась на дыбы. Об этом дядя Олег предупреждал меня громким сопением, и это значило, что мне нужно побыстрей ухватиться за его шею, иначе «лошадка меня сбросит». Потом дядя Олег резко поднимался на колени, а я повисала сзади на его шее. При этом мы громко смеялись, и на наш смех прибегали родители и тоже смеялись вместе с нами. Мне нравилось играть с дядей Олегом, потому что папины развлечения были слишком, что ли, серьезными. Он водил меня в Луна-парки, катал на лошадях, приносил домой посмотреть крокодилов и удавов. Это было жутко интересно, но совсем не так весело, как играть с дядей Олегом.
Во время застольных праздников у нас дома я предпочитала сидеть на коленях у дяди Олега. Он относился к этому «очень серьезно», и мы ели из одной тарелки. Маме это не нравилось, она говорила, что я мешаю дяде, но в ответ мы с ним поднимали шум и уверяли, что нам очень удобно. И еще я вцеплялась в него, как обезьянка, и закрывала глаза, думая, что так уж меня точно никто не заберет. От дяди Олега приятно пахло одеколоном, но не таким, как у папы. Сам папа на наши совместные трапезы во время застолий реагировал хорошо. Он смотрел на нас с необычайной любовью, нежно и трепетно. Я обожала этот папин взгляд. Благодаря дяде Олегу подо мной и нежному папиному взгляду я чувствовала себя защищенной от всех невзгод в мире. В то время взрослые много говорили об аварии на Чернобыльской АЭС и землетрясении в Армении. Если землетрясение я себе хоть как-то представляла, что авария на ЧАЭС была для меня делом загадочным, никакие родительские толкования, что же есть такое радиация и чем она опасна, мне не помогали. Но я точно знала, что дядя Олег и папа полностью уберегают меня и от того и от другого. Тогда же я поняла, что папа не ревнует меня вовсе к дяде Олегу, а вот мама – да.
В восемь лет мама убедила меня, что дяде Олегу нужно говорить «вы», а не «ты». Папа был против этого, но мама была настойчива и строга в этом вопросе. Мне пришлось повиноваться, потому что я никогда не перечила маме. Только с папой позволяла себе иногда разные вольности, споры. Когда я впервые сказала дяде Олегу «вы», он жутко обиделся. Папа руками развел, вздохнув, а мама стала читать нам всем нотацию об этикете и хорошем тоне, а также о том, что девочка уже большая, скоро вырастет и все такое. Пришлось нам всем с этим смириться. Но дядя Олег тайком, когда мы уединились с ним в моей комнате для демонстрации новых игрушек, сказал мне, что очень сожалеет, что я с ним теперь так официально, потому что он ведь ждет, когда я вырасту и выйду за него замуж. Тогда для меня это стало приятной новостью, хоть я и подумала, что это, скорее всего, такая шутка. Дело в том, что я уже поняла к тому моменту для себя, что дядя Олег – красив. Что он гораздо красивее моего папы, всех знакомых нашей семьи и пап моих одноклассниц. Всех взрослых дядь я мысленно сопоставляла с дядей Олегом и каждый раз приходила к выводу, что по красоте его никому не переплюнуть. Поэтому мне очень понравилась идея игры в жениха и невесту. Я незамедлительно отвела дядю Олега за руку к родителям и объявила им, что мы – жених и невеста. Мама сдержанно смеялась, а папа хохотал и умилялся, стал пожимать дяде Олегу руку и называть его «будущий зятек». Они даже обнялись и еще каких-то смешных вещей наговорили. В то время дядя Олег бывал у нас уже не так часто, как раньше, потому что много снимался в разных фильмах, как объяснил мне папа. Один из фильмов снимал сам папа. Его очень долго снимали, папы по две-три недели не бывало дома. После командировок он всегда приезжал вместе с дядей Олегом, и они в четыре руки, смешно отталкивая друг друга, дарили мне подарки. Я целовала их в обе щеки по очереди. В нашей семье всегда было принято обнимать и целовать друг друга, а дядя Олег был мне как второй папа. Я всегда целовала его просто так в щеки и в нос, и он целовал меня. Я чувствовала себя принцессой и часто думала о том, что дядя Олег – мой принц, и никакая это не шутка про наш будущую свадьбу. Я знала, что жены и детей у него нет, поэтому у меня есть все шансы.
Когда мне было девять, мы переехали в огромный новый дом с садом и бассейном. Я была вне себя от счастья! Дядя Олег тогда тоже купил себе дом, поменьше. Он и папа очень часто хвастались, как у них удачно идут дела и сколько новых возможностей дала им новая власть. Я ничего не понимала в политике, но тоже очень радовалась, что благодаря этой самой новой власти у нас теперь такой замок. Папа устраивал кучу приемов у нас дома, на которые приходило много народу, все пили и говорили о кино. Фильм, в котором папа снял дядю Олега, был у всех на устах, его очень хвалили. Я его посмотрела тогда, но ничего не поняла. Там совсем не было ничего «про любовь», зато было много разговоров, телефонных звонков и даже драки. Когда на экране били дядю Олега, я ойкала и закрывала лицо руками. Родители смеялись надо мной, а я просила их уверить меня, что кровь, стекающая изо рта дяди Олега, - ненастоящая. Тогда у меня уже не было сомнений, что дядя Олег – самый красивый в мире. Когда он приходил к нам, я подолгу внимательно разглядывала его во время бесед с отцом или гостями. Он был высоким, вернее, мне так казалось, потому что на самом деле его рост – сто семьдесят пять, а мой нынешний рост – сто семьдесят. Еще у него черные волосы, и стрижка была не такая, как у папы. Папины волосы, уже тогда с проседью, были коротко пострижены, а волосы дяди Олега можно было три раза обвить вокруг пальца (я так иногда делала, а дядя Олег на это мурлыкал, изображая кота), и у него была челка, как у мамы, которую он откидывал назад, если волосы спадали на глаза. А глаза его были просто необыкновенные. Черные, как смоль, огромные, и к тому же вокруг них – совершенно черные ресницы. Я ему завидовала от своего и маминого лица, потому что мама свои белесые ресницы всегда красила тушью, чтоб они стали черными и выразительными, как у дяди Олега. Мне в будущем предстояло то же самое. Губы у дяди Олега были тонкими и аккуратными, какие обычно бывают у женщин. А когда он смеялся, вокруг его глаз и рта появлялось много складочек-лучиков, не таких грубых, как папины морщины. Когда дядя Олег смеялся, мне тоже хотелось смеяться. А взрослые тогда смотрели на меня почтительно, думая, что это я понимаю их тонкий взрослый юмор. А еще дядя Олег всегда ходил в очень-очень отглаженных белых рубашках и брюках со «стрелками». Его аккуратность была для меня примером для подражания.
Кстати говоря, ребенком я была некрасивым. Сейчас я не то, чтобы красавица, но симпатичная – это точно, у меня красивая стройная фигура и много женственного шарма. А в детстве я была угловатой и очень похожей на мальчика, к тому же меня стригли «под горшок», так как это нравилось обоим родителям. В школе меня иногда путали с мальчиком. Меня это не смущало, не расстраивало, и вообще тогда мне, ребенку, было наплевать на внешность. Дядя Олег как-то сказал мне, что я похожа на мальчишку, и сказал это с каким-то умилением. Поэтому я решила, что это очень даже хорошо, и некоторое время в школе вела себя по-мальчишески, задираясь с девчонками. Мальчики, однако, надо мной смеялись и в свою компанию не брали. Теперь я, глядя на свои детские фото, ясно вижу, какой некрасивой девочкой была. Но если бы с этой же внешностью я была мальчиком, то в меня бы непременно были влюблены все одноклассницы.
Самое страшное началось для меня в десять лет. До сих пор вспоминаю об этом с ужасом и передергиванием. Вскоре после дня рождения у меня стала увеличиваться и грудь, она очень болела, и мне это не нравилось. Я стала стремиться одевать всякие широкие футболки, чтобы скрыть эту нелепость. Между ног у меня появился темный волосяной пушок, и это было очень необычно и странно. Бедра стали намного шире талии, угловатость моя стала пропадать, я даже будто бы поправилась и покруглела. Последнее мне нравилось, потому что я до жути была похожа на кузнечика в девять лет. Мама часто говорила мне, что я становлюсь взрослой. По вечерам в ванной я подолгу смотрела на свое изменяющееся тело в зеркало, щупала пушок между ног. Но больше всего мне нравилось гладить свои маленькие торчащие грудки, потому что это было очень приятно, даже мурашки бегали по телу, а детские соски становились меньше и тверже. Я не знала, почему так происходит, но мне это нравилось. Тогда же я осознала, что теперь мне будет как-то неудобно сесть на колени дяде Олегу, а также то, что эпопея про жениха и невесту – всего лишь шутка. Почему я так четко это вдруг поняла, тогда мне было непонятно. Сейчас же я знаю, что во время полового созревания меняется и мозг подростка, а простые истины приходят в голову как по мановению волшебной палочки. Мои подруги француженки рассказывали мне, что и с ними было что-то подобное. По большому же счету происходящее со мной мне не нравилось, я стала скованной и стеснительной.
Дяди Олега не было у нас много месяцев, он снимался в кино без передышек. Папа бывал наездами. За это время произошло нечто страшное: я проснулась утром и обнаружила, что простыня, мои трусы и ноги залиты кровью. Я решила, что умираю, у меня случилась истерика. На мой рев прибежала мама, бледная, как полотно. Увидев кровь, она стала картинно плеваться и ругать меня, что я ее так напугала. Я не понимала маминой реакции и ревела еще громче. Тогда мама снесла меня в ванную, поставила под душ и влила в рот валерианку. Она объяснила мне, что это я стала совсем взрослой, что кровь такая у меня будет течь по пять дней через каждый месяц, что это не болезнь, хоть и причиняет некоторые неудобства. Я с трудом верила ей. Мама принесла мне упаковку прокладок «Always», объяснила, что с ними делать и строго наказала теперь часто-часто подмываться. Мне ужасно хотелось умереть. Прокладка в трусах мешала, все вокруг казалось серым и раздражало. В этот вечер приехал папа, всего лишь до утра. Мама, видимо, рассказала ему про мой позор, потому что он взял меня с собой в свою комнату, каждые пять минут говорил «ах ты, доченька моя». А шок для меня был тогда, когда он принес мне бокал шампанского и предложил выпить с ним. Я почувствовала себя очень гордой взрослой девочкой и выпила, жутко морщась. Папа смеялся, мы болтали до глубокой ночи. Я поняла, что стала взрослой и надо с этим смириться.
О том, что со мной случилось, я рассказала подружке Насте. Такого страха в ее глазах я раньше никогда не видела, она шарахнулась от меня и села на школьной скамеечке на метр подальше. В продолжение нашего разговора она круглыми глазами смотрела на мою джинсовую юбку, словно в страхе ожидая увидеть так огромные кровавые пятна. Настя сообщила мне, что произошедшее – это очень плохо, потому что теперь мне нужно будет как можно скорее, буквально через пару лет, родить ребенка, а если я этого не сделаю, то не рожу уже никогда. После этого для меня наступила неделя кошмара. По ночам я выла в подушку, мучаясь от мысли, что совсем не хочу рожать никакого ребенка, а хочу быть еще ребенком сама. В перерывах между приступами плача я подумывала о том, что если это все-таки неизбежно, то не согласиться ли дядя Олег стать все-таки моим мужем и отцом ребенка. Я не понимала, почему у остальных женщин все нормально, вот и мама родила меня в двадцать пять, а мне придется рожать в тринадцать. Я достала всех своих кукол-младенцев и усердно стала тренироваться в пеленании. На седьмую ночь моих страданий мама-таки услышала мой плач, пришла в мою комнату и не отстала, пока я ей не рассказала о причине слез. О! Я никогда не видела маму такой злой! Она сказала, что открутит голову Насте и еще много непонятных мне слов. А потом спокойно объяснила, что родить можно и в двадцать, и в тридцать, и даже в сорок, просто я повзрослела физически чуть раньше остальных. Я была счастлива, но немного расстроена, что не удастся вынужденно скоро выйти замуж за дядю Олега. Пряча кукол в шкаф, я окончательно рассталась с мыслью о свадьбе с ним, смеялась вслух над своей детской глупостью и решила во что бы то ни стало стать взрослой девушкой, раз уж такое произошло.
Куклы заброшены, юбки отглажены, браслетики и колечки куплены. Следующий шаг – увлечение чтением. Я выбрала несколько взрослых книг из папиной библиотеки и стала их поглощать. Венцом моей книгомании стало прочтение романа «Анжелика и король». Я не поняла половину прочитанного, но все же меня охватил восторг от этой книги. Сильнее всего меня волновало, что же значат такие выражения, как «предались любви», «он познал ее страстно» и прочее. Я к тому моменту прочла несколько маленьких книжечек о половом созревании и знала, что у мужчины между ног не то же самое, что у женщины, а именно – такая палочка, которая называется половой член, и мешочек, который бог знает как называется. И что если эту палочку вставить в отверстие, которое у женщины и из которого течет иногда кровь, то через девять месяцев родится ребенок. Это с трудом укладывалось в моей голове поначалу. Но я знала, что к истине нужно стремиться.
Мне уже скоро должно было исполниться одиннадцать, когда дядя Олег наконец-то приехал вместе с папой с очередных съемок. Тогда к нам еще заявилась толпа народа. Люди веселились до поздней ночи, шумели и купались в бассейне, демонстрируя яркие купальники. Мужчин было больше, чем женщин. Дядя Олег, когда увидел меня, протянул: «Какая ж ты больша-а-а-ая стала!!!» И вздохнул. Мне это не понравилось. И подарил он мне на этот раз не игрушку, а голубую сумочку, совсем как у взрослых. Сумочка мне понравилась. Перед ужином в столовой, где яблоку было не упасть, дядя Олег сказал, что я должна сидеть рядом с ним, как обычно. Я про себя возмутилась, что «как обычно» – это значит на коленях. Теперь на коленях нельзя, так что же значит это его «как обычно»? Мы сидели рядом, он трепетно накладывал мне еду и наливал понемножку шампанского. Когда папа выходил или не видел, дядя Олег заговорщицки толкал меня локтем, наливал почти полбокала шампанского и с запрокидыванием головы округлял свои черные глазищи, что означало «скорее выпивай». И я выпивала, в результате чего к концу ужина была изрядно пьяненькой девочкой. Потом папа громогласно пригласил всех в бассейн, куда гости и ринулись незамедлительно. Тут дядя Олег, осушив в один глоток почти полный бокал с шампанским, предложил мне сесть к нему на колени и рассказать, как я поживаю. Я смутилась донельзя, даже разозлилась на дядю Олега, что он меня, взрослую, зовет на колени, как маленькую. Я надулась. Взгляд дяди Олега стал недоумевающим, он спросил, не обижена ли я. Я объяснила, что я уже взрослая и мне нельзя сидеть на коленях, как сидят дети. На что дядя Олег стал громогласно хохотать и кричать что-то о том, как у ребенка наглым образом отбирают детство. Он сгреб меня в охапку и усадил на колени, стал спрашивать про учебу и про книжки. При этом он меня медленно раскачивал, и я пьянела еще больше. От дяди Олега пахло чем-то нежным и цветочным, почти как от мамы, и запах мне нравился. Мне хотелось прижиматься к нему покрепче, чтобы этот запах остался на моей одежде. Я лепетала про свои проблемы с географией и историей, дядя Олег рассказывал про свою новую роль. Это было очень интересно, но из-за шампанского я тотчас забывала его слова, почти сразу, как он их произносил. Украдкой я посматривала на его профиль, лицо его было всего в нескольких сантиметрах. Лучики вокруг его глаз стали глубже, на щеках была щетина. Я не знала, сколько ему лет. До этого я думала, что двадцать пять, но теперь поняла, что ему где-то тридцать пять, наверное, папа его старше, раз уже с сединой (на самом деле тогда дяде Олегу было тридцать четыре, а прошло уже более десяти лет). Он все говорил и говорил, быстро моргал, а руки его крепко сжимали меня поверх моих рук, мне даже иногда становилось больно и я ерзала. Папа обнимал меня обычно по-другому. В чем эта разница, я тогда не понимала.
Неожиданно дядя Олег поставил меня на пол и приказным тоном послал меня наверх за купальником. Меня шатало, я смеялась без причины, даже когда была одна в комнате и надевала купальник. Прохладный вечерний ветерок меня понемногу отрезвлял, пока я нарезала круги вокруг бассейна, жутко стесняясь выпирающей груди под розовым совместным купальником – последним подарком папы. Я услышала залихватский свист, обернулась и увидела, что дядя Олег, весело плескаясь в бассейне, как ребенок, машет руками и зовет меня присоединиться. Он был в тот момент таким веселым и задорным, совсем как во время наших с ним детских игр. Я снова стала жалеть, что становлюсь взрослой. Собравшись с духом, я плюхнулась в бассейн. Дядя Олег сразу же подобрался ко мне и подхватил под попу: мне ничего не оставалось, как обхватить его ногами пониже талии и руками за шею. Он стал меня кружить, от нас летели залихватские брызги, а выпитое мною шампанское снова дало о себе знать. Голова кружилась. Потом дядя Олег остановился и пристально на меня посмотрел. Взгляд его тогда показался мне каким-то нехорошим, совсем как у папы, когда он собирается меня поругать. Мне даже захотелось слезть с него, но держал он очень крепко. Наконец спросил: «У тебя ведь нет мальчика, правда? Ты учти, я очень ревную! Мне кажется, ты уже забыла, что обещала выйти за меня замуж, когда вырастешь!» Вот тебе и на! Я сразу же изобразила деланный смех, каким смеются взрослые над глупыми поступками детей, и сказала: «Ну дядя Олег, опять вы со мной как с маленькой! Я же знаю, что все это шутка была!» Дядя Олег даже как-то погрустнел. Я пристально смотрела на его мокрое лицо со слегка прищуренными глазами и опущенными уголками губ. «Да, ты действительно уже совсем взрослая, - тихо-тихо сказал он, чтобы слышала только я. – А мальчик все-таки есть? Или нет?» Тут в его глазах появился задорный блеск, от которого я облегченно вздохнула. «Нет! – гордо заявила я. – Все-таки я же недавно поняла, что это шутка, поэтому ни с кем не встречалась! Вот!» Фраза показалась мне тогда сверхудачной (я даже вспомнила, что это правильно называется «встречаться»), похоже, взрослея, я приобретала способность шутить по-взрослому. Дядя Олег чуть-чуть улыбнулся, но ничего не сказал. Мы просто смотрели друг на друга, долго. У меня даже стали замерзать плечи над водой. Но я не могла ничего поделать, взгляд дяди Олега меня как будто приковывал к себе. Я заметила, что он стал дышать чаще. Сначала мы с ним так дышали оба, потому что долго кружились и резвились, а потом одышка прошла. Но теперь он почему-то снова стал дышать чаще, хотя мы не двигались с места. «Показать тебе, как ежики целуются?» - спросил он серьезным тоном. Я несмело улыбнулась, не понимая, к чему он клонит. Звучало как шутка, но вид у него был совершенно серьезный, только брови слегка дергались. Я уставилась на него непонимающе, тогда он вдруг резко заулыбался, черные его глаза заблестели, и он переспросил, слегка тряхнув меня: «Так показать?» «Ну покажите, покажите…» - сказала я таким тоном, как будто делаю ему большое одолжение. «А вот как!» - провозгласил он, уткнулся лицом мне в шею, вернее, в то место, где шея переходит в плечо, и стал шумно фыркать, как настоящий ежик. Сначала было очень щекотно, потому что он был небритый, но потом от этих потоков горячего воздуха, которыми он обдавал шею и плечо, у меня по всему телу побежали мурашки. Стало очень приятно. Как когда папа перебирает мои волосы или пальцами делает «паучков» на спине… Хотя нет, это было по-другому… И гораздо более приятно... Но было очень сложно понять, больше мне приятно или щекотно, потому что мгновеньями, когда его небритый подбородок касался моей ключицы, становилось просто невыносимо. Я не слишком громко залепетала: «Ай, щекотно же…» Тогда дядя Олег вдруг очень крепко прижал меня к себе, и я поняла, что он уже не фыркает, а целует мою шею. Я не успевала соображать, как-то оценивать то, что происходит, но вдруг я ощутила нечто странное и пугающее: между ног у меня оказалось что-то твердое, и это что-то давило на меня все сильнее. Я догадалась не сразу, что это, наверное, та часть тела, которая есть только у мужчин и называется половой член. Я, конечно, видела своего папу в трусах неоднократно, приблизительно представляла себе это по картинкам в брошюрах, но сейчас мне стало очень не по себе. Почему пять минут назад я этого не чувствовала? Ведь я на руках у дяди Олега с самого начала! Но этого не было! Я испугалась, уперлась ладонями в плечи дяди Олега и начала его отталкивать. Он поддался не сразу, но все же прекратил целовать мою шею и выпрямился. На меня почему-то не смотрел. Это твердое между моих ног, принадлежащее дяде Олегу и находящееся, сомнения уже не было, под его красными плавками, вызывало во мне уже панических страх. Я стала пытаться отцепиться от него, но он по-прежнему крепко меня держал. Тогда я тихо попросила: «Отпустите меня…» И он мгновенно разжал руки, в итоге я от неожиданности чуть не ушла с головой под воду, но он успел поддержать меня за плечи. Я стояла перед ним, на голову ниже, вода доходила мне почти до подбородка. Прямо перед моими глазами часто поднималась и опускалась от тяжелого дыхания его мокрая грудь. Я подняла глаза. Он смотрел на меня непонятным взглядом, как будто немного даже злым. Мы молчали несколько секунд, а потом он сказал почти шепотом, но я услышала: «Иди-и-и…» Я моментально послушалась, развернулась и вылезла из бассейна.
Мне очень захотелось к себе в комнату, голова гудела, а между моих ног происходило нечто странное. Я начала это ощущать еще в бассейне, но подумала, что это просто болевые ощущения оттого, что это «что-то» ко мне прижималось. На пути к дому я встретила папу, мокрого, в плавках, с бутылкой шампанского в руке. Мне почему-то совсем не хотелось с ним говорить. Он широко улыбнулся мне, спросил, иду ли я спать уже, и я кивнула. В доме я бегом ринулась в свою комнату, сняла мокрый купальник, завернулась в махровый халат и опять же бегом направилась в ванную. То, что со мной происходило, пугало меня еще больше, чем непонятное в бассейне: между ног я чувствовала пульсацию и какой-то жар, словно температура моего тела поднялась исключительно в этой маленькой его части. Я быстро всполоснула ванну, стала набирать в нее воду: мне захотелось очень тщательно помыться. Напустила на дно побольше пены и стала ждать, пока вода наберется. Старалась не думать об этих странных ощущениях. Но они не проходили. В голове почему-то прокручивалось заново все то, что только что произошло с дядей Олегом в бассейне. И как только я вновь вспоминала эту странность, пульсация между ног усиливалась. На моих глазах навернулись слезы… Что же это происходит? В отчаянии я скинула халат (в ванной уже становилось жарковато от мощного напора горячей воды, даже зеркало запотело), села на бортик ванной и широко развела ноги. То, что я увидела, мне не понравилось: из центра моей безымянной части тела выглядывало что-то еще, розовое и влажное. По-видимому, оно находилось всегда под кожными складками, покрытыми волосами, но сейчас почему-то увеличилось в размере и выглянуло из-под них. Видимой пульсации не было, но я точно поняла: пульсирует именно это. Я дотронулась до этого бугорка и тотчас отдернула руку: он был покрыт слизкой беловатой жидкостью, которая осталась на пальце. Жидкость эта необычно пахла. Почему-то мне захотелось дотронуться еще раз, и от этого прикосновения стало очень приятно, как от «ежиков» дяди Олега, но только мурашки от этого не появились. Я стала ощупывать двумя пальцами и то, что находилось под бугорком, всю область вокруг отверстия, из которого выделяется кровь раз в месяц. И везде была эта жидкость. Я ничего не понимала: чем дольше я водила пальцами по этой области, тем приятнее становилось всему телу. Но особенно приятно было прикасаться к розовому бугорку. Тогда я стала водить по нему средним пальцем вверх-вниз, и какое-то странное приятное тепло побежало дорожками от низа живота к коленям, к груди, в общем, во все стороны. Мои пальцы уже до основания были вымазаны этой беловатой жидкостью. Я все водила и водила пальцем по бугорку, потом вдруг меня словно дернуло. Ощущение было непонятным: я ойкнула. Вдруг мне стало невероятно противно от того, что я делаю. Это казалось совершенно непостижимым, а значит ненормальным. Мне захотелось смыть эту жидкость с себя. Я встала в почти уже наполненную ванну, перевела напор воды в душ и направила струю воды себе между ног… Дальше я уже ничего не понимала: я почувствовала что-то такое невероятное, что у меня чуть не подкосились ноги, а по всему телу пробежала дрожь, но не такая, как от холода… Я уже не смогла остановиться… Я бросила душ и стала быстро-быстро водить пальцем по загадочному бугорку. Ноги меня плохо стали слушаться. Тогда я быстро улеглась в ванне и продолжила это странное занятие. В голове не было никаких мыслей, только лишь время от времени вырисовывался образ дяди Олега – то лицо, то мокрая грудь, то плечи, то шея… И в какой-то момент я закричала, не совсем понимая, почему кричу… Я зажмурилась, выгнулась дугой… Водить по бугорку больше не смогла, все мышцы отказали… Я лежала без движения, было очень легко во всем теле, как будто выпила живой воды… Я не узнавала собственное тело: соски набухли, между ног было горячо и очень, очень приятно… Я закрыла глаза… Думала только о своих ощущениях… Я ничего не понимала, но мне уже не было стыдно… Мне было все равно… Нет, я была почему-то горда… Не знаю, чем… Наверное, горда собой…
После ванны я высушила волосы, завернулась в халат и решила пойти в постель. На выходе из ванной столкнулась с мамой, у нее был озабоченный вид. «С тобой все хорошо? – спросила она. – Ты так долго была в ванной, я забеспокоилась!» «Все хорошо!» - ответила я почему-то не своим голосом. Мама пристально всмотрелась в мое лицо: «Ох уж этот дядя Олег! Он тебя напоил! Ты пьяная совсем!» Я смутилась, опустила лицо. Действие шампанского давно уже прошло, сейчас я находилась под действием совсем другого. Но маме лучше думать, что я просто напилась шампанского, тем более, что это, в общем-то, правда. «А фейерверк смотреть будешь? – радостно спросила мама. – Папа там уже все приготовил! Сказал, что ты можешь и попозже лечь. Пойдем в сад?» Я кивнула, и мы с мамой за руку отправились к бассейну. Папы среди гостей я не усмотрела, дяди Олега тоже. Гости громко переговаривались и уже готовы были смотреть в небо. «Можно я из своей хижины буду смотреть?» - спросила я, решив воспользоваться праздничным настроением мамы. Хижина – это деревянный домик на яблоне, почти в трех метрах от земли, в которую вела деревянная лесенка. Ее сделали для меня по папиному заказу (подарок мне на день рождения) четыре года назад. Вздохнув, мама кивнула. Дерево росло прямо под балконом родительской спальни на втором этаже, и прямо из ее окна можно было перелезть на балкон и оказаться в комнате. Я часто пугала по вечерам родителей, забираясь на балкон и изображая там привидение. Мама меня за это ругала, потому что боялась, что я упаду вниз. Но я знала, что это совершенно невозможно.
Я быстро подбежала к дереву, взобралась по лесенке в хижину и села по-турецки у входа в нее. Теперь мне казалось, что надо мной только небо, да слышен был шелест листьев на вечернем ветерке. Я успела вовремя: сразу же начались залпы, небо украсили разноцветные узоры, похожие на космические цветы. Зрелище было потрясающим! Но тут меня что-то отвлекло, какие-то странные звуки. Я прислушалась: между залпами фейерверка до меня доносились стоны. Кто-то словно стонал от боли. Через минуту я поняла, что они доносятся из родительской спальни. Я жутко испугалась… Детский мозг мгновенно нарисовал ситуацию, что в спальне папу кто-то убивает. Я хотела сначала броситься за мамой, но, видимо, прочитанные недавно приключенческие романы пробудили во мне какую-то страсть к неизведанному и пугающему. Со мной уже такое было: у соседей наших взбесилась собака, и ее не могли усмирить. Мама кричала, чтоб я из дому не высовывалась даже, но мне почему-то ужасно хотелось на это посмотреть, я тайком выбиралась из дому через окно в столовой и наблюдала за бешеной собакой через щелочку в заборе. Вот и сейчас любопытство перебороло страх. Я тихонько перебралась через окошко хижины на родительский балкон, села на корточки у открытой балконной двери… Стоны слышны теперь были отчетливо… От страха сжималось сердце, я медленно наклонилась и заглянула в комнату… Там было темно, но через полминуты глаза привыкли к темноте, образы стали вырисовываться… То, что я увидела, заставило меня плюхнуться с корточек на попу и обеими ладонями закрыть рот, сдерживая крик… В комнате не было преступников, никто никого не убивал… Но легче от этого мне не стало… Я увидела дядю Олега и папу, но то, что они делали, я не могла понять и объяснить. Они не были одеты. Дядя Олег стоял на коленях перед кроватью родителей, подавшись грудью вперед и опираясь локтями на кровать, его красные плавки были спущены до колен. А папа, тоже на коленях, прижимался к нему сзади и странно двигался, как бы наталкиваясь каждую секунду на дядю Олега. С его трусами было то же самое. Оба они стонали, вернее, даже охали. Время от времени папа то запрокидывал голову назад, то закрывал одной рукой рот дяде Олегу, а другой хватал его за волосы. А тот, было видно, цеплялся пальцами в покрывало. Выражения их лиц разглядеть из-за темноты было невозможно. Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой от какого-то ужаса, от страха быть замеченной… По щекам катились слезы, я по-прежнему зажимала себе рот, теперь уже чтобы громко не всхлипнуть… Единственным, что я поняла в тот момент, было следующее: папа сейчас что-то делает своим половым членом. Но я точно знала, что у мужчин не бывает того отверстия, в которое можно этот самый половой член вставить для того, чтоб родился ребенок. Что же это тогда?... Пока я думала об этом, папа прекратил свои странные движения, потом опустился грудью на спину дяди Олега, стал что-то ему громко шептать.… Потом папа поднялся, и я увидела очертания этой самой мужской части тела. Она оказалась такой огромной, что я не могла понять, как обычно она умещается в его трусах. Ведь еще час назад я видела его у бассейна… Папа быстро натянул трусы и спрятал свой половой член в них. Тут медленно поднялся с колен дядя Олег, натянул трусы, повернулся к папе. Грудь обоих часто вздымалась, как недавно в бассейне у дяди Олега. Папа положил ему руки на плечи и сказал негромко, но я услышала, потому что в этот момент как раз был перерыв между двумя залпами фейерверка: «Счастье ты мое…» А после этого он крепко, как маму, обнял дядю Олега, и они стали целоваться. Именно целоваться, губами в губы. Я видела, как целовались мужчина с женщиной в кино, так же целовались мама с папой на десятилетней годовщине их свадьбы перед гостями, после того, как им стали кричать «Горько!» Но я точно знала, что так целоваться могут только мужчина и женщина, муж и жена. Мое сердце бешено стучало, в глазах то и дело становилось мутно от накатывающих одна за другой слез, когда я смотрела, как они целуются, как дядя Олег гладит папу по спине, а папа его сначала по плечам, потом по попе, по бедрам. При мне он с мамой никогда такого не делал. Я отчетливо понимала, что то, что я вижу, видеть нельзя. Что об этом не знает мама. Что папа не должен знать, что я это видела. Что папа не захотел бы, чтоб об этом узнала мама. Мне вдруг стало очень противно… Я вспомнила, как прижимал меня к себе дядя Олег в бассейне, вдруг стало мерзко, что он только что прижимался к папе, что папа прижимался к нему той же самой частью тела. Я шестым чувством поняла, что между ними происходит что-то нехорошее, что дядя Олег, наверное, хотел сделать и со мной, там, в бассейне, это что-то позорное, что надо скрывать. Скрывать, потому что это происходит не с мамой. И даже не с другой женщиной (я не раз слышала, что мужчины оставляют своих жен и уходят к другим женщинам, как и женщины к другим мужчинам), а с мужчиной, с другом, который мне как второй папа. Я вдруг поняла, что никогда не смогу общаться со своим папой, как прежде, что эта картина будет теперь всегда перед моими глазами… Тут вдруг меня обуял куда более сильный страх: а что если они сейчас пойдут на балкон? Возможность двигаться вдруг ко мне вернулась. Я очень тихо отползла от балконной двери, а потом одним прыжком оказалась в хижине…
Фейерверк закончился. Я быстро уселась по-турецки, как в самом начале фейерверка. Пыталась собрать все свои мысли, получалось очень плохо. Через минуту папа и дядя Олег появились внизу, оба в халатах и с шампанским. «Где ж вы были?» - громко спросила мама. «А мы с Михалычем с балкона смотрели!» – громко ответил дядя Олег. «С Динкой? – спросила мама. – Она же в хижину свою полезла!» Оба несколько секунд не отвечали. «Да, но она нас не видела, наверное, - ответил снова дядя Олег, - очень увлеченно на небо смотрела!» Неожиданно для самой себя я быстро спустилась по лесенке и побежала к ним. «Пап, вы на балконе были? А я вас и вправду не заметила!» - громко заявила я. Папа прижал меня к себе и потрепал по волосам. В какой-то миг я встретилась взглядом с дядей Олегом… Я никогда не забуду этот взгляд: в нем была тревога, с какими-то даже нотками страха. Я широко ему улыбнулась. Тогда я сама не понимала, зачем все это говорила и делала. А сейчас поняла. Поняла и его взгляд, и свою улыбку. Она означала: «Я все знаю!»…

* * *

Далее в моем повествовании произойдет скачок на целых пять лет вперед. Ибо именно столько я не видела дядю Олега после того странного дня. Помню, что папа в разговорах часто сокрушался, что дядя Олег совсем не хочет приезжать в гости, что не понимает, то ли тот обиделся, то ли проблемы у него какие-то, о которых он не хочет рассказывать. Было совершенно очевидно, что папа ни о чем не догадывался. Я же сердцем чувствовала, что дядя Олег все понял тогда. Первое время после того случая мне было тяжело общаться с отцом. Каждый раз, когда он меня обнимал, целовал, как обычно, что-то во мне сжималось, хотелось отстраняться, даже вырываться. Я с трудом справлялась с собой. Родители не могли не заметить этого. Несколько раз я подслушала тайком разговоры родителей о том, что «это у нее переходный возраст». Мне было легче оттого, что они так думали. Мне все время казалось, что мои мысли можно как-то прочитать. Я стыдилась того, что стыдилась собственного отца. Но об этом никто даже не подозревал. Я боролась с собой, постоянно уходила в себя, без причины нервничала. В общем, для других налицо были все признаки переходного возраста. Вскоре я узнала, что дядя Олег на два года уехал заграницу сниматься в масштабном историческом фильме. Мне даже как-то полегчало на душе от этого известия: каждый день я боялась того, что он придет, что нужно будет смотреть ему в глаза, общаться как-то с ним. Мне хотелось тогда больше его не видеть, никогда в жизни.
Постепенно внутреннее отторжение отца проходило. Я все реже стала вспоминать тот день, болезненные воспоминания притупились. Но окончательное принятие его обратно в мое сердце было связано с моей первой детской влюбленностью. Мне было четырнадцать, я похорошела, мальчики стали понемногу обращать на меня внимание в школе. В одного своего одноклассника, Диму, я влюбилась. Он был старше почти на год, выглядел взрослее сверстников, все девочки, конечно же, были влюблены в него. И я тоже. Он почему-то выбрал меня. Мы подолгу с ним болтали после уроков под обстрелом недовольных взглядов: одноклассниц, тихо меня ненавидящих, с одной стороны и второго водителя отца Андрея, который забирал меня со школы, с другой. Тогда я уже знала слухи о том, что Дима общается со мной из-за богатого папочки, метит в богачи. Мне было на это глубоко наплевать: Дима мне нравился, и он готов был общаться со мной. Я спросила родителей, можно ли приглашать Диму к нам в гости, и они хором закричали: «Да!!!» Дима стал приезжать раз в неделю. Мы играли в компьютерные игры, делали вместе уроки. Долгое время не было и намека на интим. Но однажды мы сидели с ним на моей кровати и смотрели мой детский альбом с фотографиями. На многих младенческих снимках меня держал на руках дядя Олег. Дима стал громко заявлять, что знает этого актера, что актер это замечательный, что он аж целых три фильма смотрел с его участием. Мне еще тогда слабо верилось в искренность его слов, скорее всего, он просто хотел показать себя осведомленным, может быть, ему дома родители устроили «ликбез» перед тем, как пускать сыночка в семью столь известного человека, чьи связи у всех на виду. В этот момент в голове явно вырисовался образ дяди Олега: его выразительные черные глаза, растрепанные волосы; представилось, как он поворачивает голову, проводит пальцами по лбу, как он делал часто. Я отчетливо поняла: МНЕ ЕГО НЕ ХВАТАЕТ. Я взглянула на Диму и с горечью осознала: у него нет ничего общего с дядей Олегом, нет ни сотой части его красоты. Это просто мальчишка, в голове которого компьютерные игры, велосипеды, мячи. Перед мысленным взором были совсем другие картинки: я на коленях дяди Олега, от него приятный цветочный запах, он меня обнимает, я прижимаюсь к нему, он целует меня в шею… Но этого не было! То, что было, было совсем не так! И вдруг я резко притянула Диму к себе обеими руками за шею и прижалась губами к его губам. Нужно отдать мальчишке должное: он не оказался дилетантом. Сразу же запустил язык в мой рот, а потом опустил меня своим телом на кровать. Мы долго целовались, вернее, я училась целоваться с ним. Потом ладонь его легла мне на грудь, начала бережно ее массировать. Лифчика на мне в тот день не было, а зеленая трикотажная маечка, на мой взгляд, могла позволить большее. Я, не отрываясь от поцелуя, взяла его руку и направила ее под майку. Мне определенно повезло: мальчишка не тушевался. Сразу же стал ласкать сосок, довольно уверенно, я ощутила уже хорошо мне знакомую пульсацию между ног. В последние годы я научилась «справляться» с ней в ванной или лежа в постели, а возникала она обычно после тайного просмотра взрослых фильмов (почти без звука из опасения быть застуканной). В тот момент большего мне не захотелось, я отстранилась от Димы и мы как ни в чем не бывало продолжили рассматривать фотографии. Первые пять минут он был красным, но потом мы уже как ни в чем не бывало болтали. Это качество я и сейчас уважаю в сексуальных партнерах: быт – это одно, секс – другое. И уж, конечно же, секс – не то, чего нужно стесняться. Тогда мы были еще дети, но ситуация мне очень понравилась. В тот же вечер я пришла в гостиную, где папа пил виски перед телевизором, прижалась к нему, и мы впервые за три последних года поговорили, как самые родные люди на планете. Я была безгранична рада этому, потому что с мамой у меня с самого раннего детства не было такой близости, как с отцом. Я приняла его, мне даже стало смешно, что я так долго была на него обижена. Да, для меня это теперь стало просто обидой, наряду с ревностью, об отвращении речи уже не шло. Все переменилось, чуть ли не в один вечер. И мне стало хорошо на душе.
Несложно догадаться, что Дима стал моим первым мужчиной. Мне несказанно повезло с ним. Вагинальный оргазм я испытала со второго раза: в первый было очень больно. Но Дима проявил себя настоящим джентельменом: в первый раз он сбавлял темп, когда я морщилась, кончил на покрывало, а в завершение всего помог мне кончить своей уверенной правой рукой. Я просто ликовала: как все у меня чудно да правильно. Потом, правда, мы долго думали, что делать с кровью и спермой на покрывале. Замывали это дело мокрыми полотенцами и при этом постоянно смеялись. Мне было легко и просто с этим мальчиком. Занимались сексом при первой же возможности, часто почти на виду у родителей, что придавало ощущениям особую остроту. Мы оба не боялись экспериментов: честно друг другу признавались, что нового насмотрели в каком-нибудь фильме и незамедлительно это воплощали. Когда родителей не было дома (отец регулярно брал маму на различные приемы), это был настоящий рай! Мы занимались сексом в ванной, в коридоре, на балконе даже. И при этом умудрялись еще делать уроки, и оба учились на четыре и пять! Но недолго длился этот приятный отрезок моей жизни: семья Димы собралась на ПМЖ в Соединенные Штаты. Дима грустил. Я ни разу не заплакала. Ведь я никогда не представляла себя его невестой, женой, или что-то в этом духе. Мы были детьми. Конечно, очень жалко было лишаться партнера, я привыкла к нему, с трудом представляла себе секс с другим человеком. Мне было пятнадцать с небольшим, когда он навсегда уехал. Ни разу мы не писали друг другу. Я до сих пор вспоминаю его с приятной улыбкой и легкостью. Интересно, как он там? Кем стал?
Целый год после его отъезда сексом я не занималась, только мастурбацией. Тогда уже мне был доступен Интернет, по ночам искала разные порно-картинки и ролики, которые помогали мне снимать сексуальное напряжение. Особое мое внимание привлек портал Gay.ru, детальное изучение которого дало мне, наконец, ответы на многие вопросы, которые неустанно мучили меня уже четыре года. Как же я смеялась над собой, вспоминая нелепые объяснения, возникавшие в моей голове после увиденного тогда в спальне родителей. Просматривая десятками утрированные, лощеные гей-открытки, я поняла, что это может быть красиво. Я пыталась представить, что бы я подумала, увидев подобную сцену, сейчас, когда у меня уже есть сексуальный опыт, когда есть ответы на все вопросы. В голове стоял голос папы: «Счастье ты мое…» Никогда, никогда при мне, при других не говорил отец матери таких слов. Что же это значит? Что именно дядя Олег, а не мама, есть настоящее счастье для моего отца? И мне стало стыдно, что из-за меня (а это именно так!) дядя Олег избегает появляться у нас в доме, а отца это расстраивает. Конечно, я была уверена, что они встречаются. Мне остро захотелось увидеть дядю Олега, посмотреть на него осознанно, уже действительно взрослыми глазами.
Однажды я спросила отца о нем. И пожалела. Отец переменился в лице и сказал, что дядя Олег ему больше не друг. Я была в шоке, с трудом сдержала слезы. Несомненно, я хотела его увидеть. Но еще грустнее мне стало из-за папы. Я видела, что он хоть и пытается изобразить злость, обиду на бывшего друга, но под этой маской скрывается, причем, довольно плохо, сильнейшая печаль, даже отчаяние. До боли хотелось спросить: «Он нашел себе другого мужчину, да?» Но я не могла этого сделать, не могла тогда и не смогу сейчас. Наверное, потому что мне не менее больно, чем ему. Хоть в это и сложно поверить. И тогда мне тоже было больно. Мы с отцом – все же две половинки, поэтому его боль передалась мне как электрический разряд. Больше я его про дядю Олега никогда не спрашивала.
Я училась, увлекалась музыкой, играла в теннис, жила своим внутренним миром. Развитие русскоязычной «паутины» давало все больше возможностей: я могла подробно узнавать новости творческой жизни дядя Олега, не выходя из своей комнаты и не читая газет. Как сейчас помню, в день своего шестнадцатилетия мне впервые попалась статья, в которой рассказывалось о молодом человеке, который стал сопровождать дядю Олега на всех светских мероприятиях. Вот она, обида моего отца, с грустью подумала я тогда. Потом статьи подобного рода стали появляться все чаще. Но ни разу в интервью дядя Олег не прокомментировал эту тему. Меня эти статьи сначала даже расстроили, но потом я поняла, что жизнь такова. Возможно, дяде Олегу было плохо с отцом. Или что-то еще помешало им быть вместе. Я никак не могла встать на сторону одного из них. Сейчас понимаю, почему: я любила обоих одинаково.
Потрясение ожидало меня летним жарким днем. Вернее, менее жарким вечером этого дня. Папа с мамой уехали на какое-то празднество с ночевкой, присматривать за мной оставили километры сигнализации, двух наших собак Тинто и Брасса и охранника-водителя Андрея. Я лежала на спине на глади воды бассейна, когда услышала шум подъезжающего авто. Затем раздался звонок. Мы, если уместно так сказать про меня и Андрея, никого не ждали. Андрей быстро возник на пороге и поинтересовался, жду ли я кого-то. Я пожала плечами и велела проверить, кто это. Высокий сплошной забор скрывал наш дом и сад от посторонних глаз. Андрей несколько секунд поговорил с незваным гостем по домофону, затем отчеканил в мою сторону: «Это Олег. Он спрашивает, примешь ли ты его». От неожиданности я наглоталась хлорной воды. Пулей выскочила из бассейна, подскочила к Андрею, еще не подозревая даже, что же ему скажу. В итоге прошептала: «Впусти, проводи в гостиную. Скажи, что я скоро буду. Не открывай, пока я не скроюсь». И я помчалась в дом. Андрей никогда не просил объяснений. Он сделал все, как я просила.
Я примчалась в ванную, вскочила под душ, наскоро облив себя мандариновым душ-гелем. Мои действия с трудом поспевали за мозгом. Мною двигал не разум, а совершенно непонятные импульсы, потому что я каждую новую секунду удивлялась тому, что сделала в прошлую. Я вытерлась насухо, три раза дунула феном на длинные волосы, наспех их расчесала. Потом в одних тапочках пронеслась в свою комнату и открыла шкаф. Пялилась внутрь минуты две, а потом достала черные трусики и взяла со спинки стула шелковый синий халат в японском стиле. Это все, что я надела на себя к приходу долгожданного гостя. Дальше было еще удивительнее: я обрызгала себя туалетной водой, что делала крайне редко, а губы накрасила неброской розовой помадой с перламутром, которую выпросила у мамы. Мое отражение в зеркале мне очень понравилось, в особенности то, как блестели мои глаза. Я никогда раньше не видела себя столь женственной и, чего греха таить, привлекательной. Затем я сделала еще одно необъяснимое действие: быстро посметала с лица земли те предметы в моей комнаты, которые были явно не на месте. Побросала одежду в шкаф, конфеты и разные бумажки в ящики стола, особенно тщательно спрятала в тумбочку две тетради по русскому. После чего отдышалась и спокойным шагом направилась вниз. Я не волновалась. Не боялась. На лице была улыбка.
Когда я спустилась в гостиную, дядя Олег и Андрей разговаривали, стоя у столика. Андрей меня заметил и дал это взглядом понять дяде Олегу. Тот обернулся. Я медленно спускалась по лестнице, держась за перила, с совершенно невозмутимым видом. Я удивлялась самой себе, произнося: «Андрей, принеси шампанское». «Два бокала?» - коротко спросил Андрей, при этом не дрогнул ни один мускул его лица. «Да», - небрежно бросила я. Андрей скрылся.
Я подошла к дяде Олегу, и вот тут уже моя невозмутимость стала сдавать позиции. Он изменился, наверное. Наверное, потому что мне слишком тяжело было полностью воссоздать его образ пятилетней давности. Фотографии в прессе не могли дать нормального представления о его внешности. Сейчас же я видела его перед собой на расстоянии вытянутой руки. И я готова была поклясться: он стал еще красивее. Возможно ли это, я до сих пор не знаю. Ему тогда было уже почти сорок. Морщин стало больше, волосы стали короче, но притяжение его черных глаз возросло в невероятное количество раз. Честно признаться, я временно онемела, оторопела, окаменела. Почему-то мне казалось, что я увижу чуть ли не пожилого человека… Передо мной же стоял молодой, красивый, безгранично привлекательный мужчина. Мы смотрели друг на друга и молчали, даже не поздоровались. Он был одет в бежевый льняной костюм: рубашка с коротким рукавом, расстегнутая на две верхних пуговицы, и широкие свободные брюки, ко всему теннисные туфли в тон. Он был элегантен до противного, в каждой детали, в каждом жесте. И это притягивало еще больше. Идеальная стрижка, серебряные цепочки на шее и правом запястье. Не похудел и не поправился. Те же тонкие губы, сейчас крепко сжатые, те же дергающиеся без причины брови.
Не знаю, сколько мы так друг на друга смотрели. Потом он вдруг подался вперед, схватил обеими руками мою левую руку и, нагнув голову, поднес ее к своим губам. Я ощутила идеально выбритую кожу, губы его горячо надавили чуть повыше косточек. Я разглядывала его волосы, затылок. Почему он молчит? Почему я молчу?
Он разогнулся и сразу отпустил руку. Мы снова пронзили друг друга взглядом. Первым заговорил он: «Ты такая красивая стала…» «А раньше некрасивая была, да?» - спросила я и сразу же усомнилась в правильности выбора реплики. Губы его дрогнули в ухмылке. «У тебя папин характер», - сказал он, едва заметно вздохнув. Появился Андрей с шампанским и бокалами, поствил их на столик и спешно удалился.
«Пригласишь меня в свою комнату? – спросил он, улыбаясь уголками губ. – Или туда посторонним вход теперь воспрещен?» «Вы не посторонний», - быстро ответила я. Его брови и губы дрогнули одновременно, потом он взял бутылку и бокалы, почему-то глубоко вздохнул и молча направился вверх по лестнице. Я обогнала его и через несколько секунд мы уже были в моей комнате. Наше молчание меня немного угнетало, сковывало. Я отчетливо понимала, что мы уже не те люди, не те ДЕВОЧКА и ДЯДЯ, что эти пять лет поставили нас в совершенно другие позиции. Я следила за его действиями: он за считанные мгновенья разлил шампанское по бокалам, поставил бутылку на мою тумбочку у кровати, сам сел на кровать и протянул один в мою сторону. Я подошла к нему, взяла бокал, села рядом, но не слишком близко. «Давай выпьем за нашу встречу… И за тебя», - задумчиво произнес он. Мы чокнулись, я завороженно пригубила шампанское, глядя на него. Он закрыл глаза и залпом расправился с шампанским. Мне стало немного тревожно: я поняла, что не знаю, о чем с ним говорить. Но он начал сам.
«Ты не удивлена, что я пришел в отсутствие родителей? В отсутствие папы?» «Нет. Вы специально пришли поговорить со мной?» - я удивилась теперь уже собственной решимости. «Да, - ответил он и снова глубоко вздохнул. – Диночка, я, кажется, виноват перед тобой. Я понимаю, что уже очень поздно просить прощения, но все эти годы я думал об этом… Все эти годы…» Он опустил глаза, помолчал с полминуты, я тоже молчала, потом он встал, взял мой наполовину пустой бокал, налил еще шампанского. Сел, уже немного ближе ко мне, почти касаясь меня коленом. Я сделала несколько больших глотков, тепло стало разливаться внутри, в голове приятно зашумело, а состояние неловкости улетучивалось с каждой секундой. «Я не понимаю, в чем вы виноваты, дядя Олег?» - я старалась, чтоб мой голос звучал убедительно и по-взрослому, как в кино. Он пристально посмотрел мне в глаза, чуть наклонившись, и от этого взгляда у меня почему-то закололо в животе. «Называй меня Олег… Прошу тебя… Это как-то глупо… Тогда… В бассейне… Ты помнишь? Я заставил тебя волноваться. Я не имел права. Я ненавижу себя за это. И еще… Я знаю, что ты потом… Ты все видела… Ты оказалась слишком взрослой, ты все поняла. Да?» Это последнее «Да?» прозвучало резко и неожиданно, я слегка дрогнула, но глаз не отводила. «Да, - ответила я. – Но винить вам себя не в чем». «Ты хочешь сказать, - его губы слегка растянулись в ироничной усмешке, - что ты тогда не волновалась? Не переживала?» Я слегка помотала головой, а потом кивнула, уставилась на его колени: «Переживала. Но это было так давно, я была маленькая. А сейчас мне не в чем вас упрекать. Я рада, что вы пришли. Я ждала вас». Снова глубокий вздох, и в этот раз его дыхание донеслось до меня, коснулось моего лица и шеи. «Ну вот. За это я и прошу простить меня. Я позволил себе тогда то, чего не должен был позволять. Отец твой, наверное, не понял. А я понял. Я пришел вернуть тебе этот долг. Сегодня, в этот вечер, ты можешь сделать со мной все, что угодно. Можешь высказать мне, что ты обо мне думаешь, можешь спросить о чем угодно, я отвечу, можешь ударить меня, можешь поцеловать меня или… Все, что ты хочешь, Дина. Потому что я когда-то перешел границу. Теперь можешь ты ее перейти. Мне это не давало покоя столько лет. Но я не мог прийти. А тут случайно узнал, что ты одна, и пришел». «Узнать, что я сейчас не одна, можно, в принципе, из любых новостей, - усмехнулась я и осушила бокал. – Я принимаю ваши условия… Олег. Вот мой первый вопрос: этот парень, что вместе с вами появляется везде… Из-за него вы больше не можете приходить к нам?» Он слегка запрокинул голову и почти мечтательно улыбнулся: «Ну… В общем, да, из-за него. Ты такая смелая… Это хорошо. Только нужно учиться, долго учиться, чтоб знать наверняка, когда можно позволить себе быть смелым, а когда нет. Сегодня твой день. Я в твоей власти. Ты куришь?» И снова неожиданный вопрос. Я невольно улыбнулась: «Иногда». «Пойдем покурим на балкон», - и он извлек из кармана пачку тонких сигарет неизвестной мне марки. Потом взял с тумбочки бутылку и направился на балкон. Когда я оказалась рядом с ним, он уже успел подкурить две сигареты, одну протянул мне. Я взяла ее, затянулась, и уже от первой затяжки почувствовала легкое головокружение, потому что курила и выпивала слишком редко. Он сделал несколько глотков шампанского из горла, по-братски протянул бутылку мне. Я сделала то же самое и поставила бутылку на широкий балконный бортик в полуметре от нас.
Тут в его руках оказалась моя косметичка. Мне стало стыдно: я забросила ее на балкон во время импровизированной уборки комнаты. Он ловко выцепил из нее кисточку для пудры и молниеносно пощекотал меня ей по носу. Я замотала головой и выхватила ее из его рук. «Ненавижу пудру, - сказал он. – На съемках ее накладывают столько раз, что потом невозможно смыть. Удивляюсь, насколько лица потом выглядят естественно. На самом деле мы все как под штукатуркой. Представляешь?» «Нет, не представляю», - сказала я. Потом взяла косметику и вытащила оттуда пудру, которой пользовалась один раз в жизни – чтобы сфотографироваться на паспорт. По-ковбойски пыхтя сигаретой, не вынимая ее изо рта, обильно собрала пудру кисточкой и приблизилась к Олегу. Он покосился на меня слегка испуганно. «Не бойтесь», - сказала я и провела кисточкой по его щеке. Он возвел глаза к небу: «Кажется, это была плохая идея позволить тебе деть со мной, что угодно!» И рассмеялся. Я встала к нему вплотную и стала, выплюнув сигарету за бортик и нахмурив брови, как заправский профи, пудрить его лицо. Пудра была очень светлой, его кожа в закатном полумраке становилась матовой. Он прикрыл глаза, фыркал, когда я задевала кисточкой нос. Занятие это показалось мне на редкость увлекательным, я приподнялась на цыпочки. Кисточка скользила по изгибам его лица, и мне уже начинало казаться, что не кисточка, а мои пальцы ласкают его. Словно невзначай его свободная рука легка мне пониже спины, но пальцы не давили и не двигались. Мне захотелось двигаться самой. Мне хотелось, чтоб он прижал меня к себе. Но в итоге я закончила его пудрить и слегка отстранилась, бросила кисточку на деревянный стул, стоявший на балконе. Потом сама достала из кармана его брюк пачку, закурила вторую сигарету.
Прохладный вечерний ветерок заставил меня поежиться, я инстинктивно обхватила себя руками. «Холодно?» - спросил он и, не дожидаясь ответа, притянул меня к себе, развернул и обнял сзади, чуть прижав к бортику, который был мне по пояс. Мое головокружение усилилось. «Сегодня ведь мой день, - довольным голосом сказала я, - а вы позволяете себе такие вольности. Мы не так договаривались». Он слегка отпрянул назад, но я замотала головой: «Нет-нет… Мне действительно холодно…» Тогда он прижал меня к бортику еще сильнее, прижал всем телом, я ощущала его слегка согнутые колени, его бедра, его грудь давила на мою спину, его правая рука обхватила меня, пальцы лежали на бедре, теплое дыхание щекотало шею. Я уже совершенно безвольно, инстинктивно запрокинула голову, почувствовала его губы на своем затылке. Он поцеловал мои волосы, после чего повернул голову, чтобы затянуться. Я чувствовала его сердцебиение, стала часто затягиваться сигаретой. Мое сердце забилось часто-часто… Я была возбуждена… Появилась горячая пульсация между ног. В сердцах я бросила сигарету и, недолго думая, развернулась к нему. Ощущения меня захватывали. Но в то же время я понимала, что заняться сексом было бы… слишком просто. Слишком банально. Это будет просто лишний повод для воспоминаний. Еще один половой акт мужчины и женщины. Я хотела его. Но хотела не так, как обычно хотят женщины хотят мужчину. Но я была бессильна. Именно потому, что я – женщина. Он смотрел на меня полувопросительно, полувызывающе. Я готова была поклясться, что он готов уже был все свести к простому сексу. И я дала себе зарок, что этого не будет. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Он взял меня за плечи и прижал к себе еще сильнее, я чувствовала его твердый член, видела, как меняется взгляд. И громко сказала: «Нет».
Он был слегка обескуражен. «Нет?» - переспросил он. «Ты сам сказал, что я могу делать с тобой все, что захочу. Не так ли? Вернись в комнату и сядь на кровать. Я этого хочу». Мне не верилось, что я все это говорю. Я слушала свой голос и удивлялась. Взгляд его слегка потух и он молча направился выполнять мою просьбу… Нет, мой приказ.
Я вернулась в комнату с бутылкой в руках. Он сидел на кровати, подавшись назад, оперевшись руками о бархат покрывала и запрокинув голову. Я снова сделала несколько глотков из горла, поставила бутылку на тумбочку и решительно встала перед ним. «Что же ты будешь делать со мной?» - спросил он, в который уже раз за вечер вздохнув. Кажется, уже не просто глубоко, но тяжело.
Я ответила решительно: «Я буду делать все, что захочу. И запомни: ты не имеешь права притрагиваться ко мне. Только я». Я села ему на колени и прижалась лоном к его возбужденному члену. Я чувствовала, как намокает мое белье, и мне очень хотелось его. Хотелось его в себе. Но я решила уже, что этого не будет. Я стала ритмично двигать бедрами, и он закрыл глаза. Не прекращая движений, я взяла его лицо в ладони, приблизилась к нему, мои пальцы заскользили по его скулам, спустились к шее, кончиками средних пальцев я стала ощупывать впадинки за его ушами. Его дыхание стало частым, горячим, оно обжигало меня. Пальцы мои зарылись в его волосах, я стала легонько целовать его в подбородок, потом в шею. Ощущение его окаменевшей плоти между моих ног действовало слишком опьяняюще, и мне ничего не оставалось, как действовать дальше по той схеме, которую я задумала. Иначе я могла сорваться. «Ложись», - скомандовала я и сразу же толкнула его со всей силы в грудь. Он оказался на спине и его руки моментально вцепились в мои бедра, потому что я все не прекращала движений, скорее, усиливала их. Тогда я тотчас же остановилась и быстро убрала его руки. Потом расстегнула его ремень, брюки, приспустила его белье. И быстро слезла с его волнующегося тела, устроившись рядом. «Чего ж ты хочешь?» - почти прохрипел он нехарактерно низким голосом. «Я хочу, чтоб ты кончил», - ответила я. «А ты?» - спросил он, не открывая глаз, срывающимся голосом. «А я… Я могу кончить морально», - был мой ответ.
Я освободила его член из-под одежды, крепко обхватила его пальцами правой руки и начала ритмичное движение вверх-вниз. В комнате стоял полумрак, за окном было уже почти совсем темно. Стояла тишина, которую нарушало лишь его громкое прерывистое дыхание. Я старалась сдерживаться, но все же почти вторила ему. Под моими пальцами его член становился влажным, я сжимала его крепче и двигала быстрее. Его дыхание стало срываться на тихие, сдавленные стоны. «Ты любил моего отца?» - спросила я, внимательно следя за выражением его лица. Он был полностью в моей власти. Когда я сжимала пальцы сильнее, его брови сходились, губы то вздрагивали, то сжимались. «Да… - сдавленным голос ответил он, – и до сих пор люблю. Я никого не любил так, как его…» И тут же его голос снова сбился на стон, он замотал головой, пальцы его вцепились в покрывало. Было очевидно, что он кончит очень скоро, через считанные секунды. «Почему же вы расстались?» - продолжила я свой столь необычный допрос. «Потому что он слишком многого хотел от меня… Я не мог дать ему всего, что он хотел… Но он очень хороший человек… Может быть, это я плохой… Плохой для него… Не мучай меня… Я сейчас… Я сейчас… А-а-а-ах…» Это был самый эротический, самый невероятный момент в моей жизни. Его лицо выражало страдания, словно от непереносимой боли, губы разомкнулись, он судорожно хватал воздух и стонал… Стонал… Никогда больше в жизни мне не доводилось видеть столь прекрасную картину. Мужчина, кончающий под твоей рукой, красивый, желанный, любимый. Мне захотелось признаться ему в любви. Но я сдержалась. Я тогда была уверена, что он меня не понял бы. Мне хотелось смотреть на него, но еще более мне хотелось другого… И я выбрала другое: прильнула лицом к его вздрагивающему члену и в следующую секунду обхватила его губами. Мне почти не пришлось двигаться: поток спермы ударил мне в горло. Он стонал… А мне хотелось целовать эту тугую плоть, мне хотелось его ласкать… Но в то же время сто-то мне подсказывало: уже ничего не нужно. В голове вертелась странная мысль: «Я его наказала». Но за что? И его ли? Может, себя?
Я просто отпрянула от него, резко, быстро и ступила на пол. Что делать? Бутылка с шампанским выглядела спасительной. Налила себе бокал, осушила его в два глотка. Я все еще слышала его частое дыхание. Так хотелось посмотреть на него. Но я выжидала, сама не зная, чего. «Это все?» - ударил мне в спину его голос. «Да», - ответила я. И не поверила: на моих глазах выступили слезы, к горлу подкрался комок. «Ты больше ничего не хочешь?» - я готова была поклясться, что слышала в его голосе умоляющие нотки. И все же я ответила: «Нет». Я боялась смотреть на него. Хоть и хотелось. Я только слышала, как щелкнула застежка ремня. Он вздыхал, раз за разом… Как же я его хотела… Я хотела броситься на него и не отпускать… Я хотела поцеловать его в губы… Но ничего этого я не сделала. Снова его голос за спиной: «Ну… Проводи меня…»
Когда я обернулась, он уже стоял у двери. Я встала и направилась за ним. Мы молча спустились по лестнице, я проследовала за ним до входной двери, он ни разу не обернулся. Он сам открыл дверь и наконец обернулся. «Я так и знал, что ты плачешь», - выдал он. Я ощутила что-то вроде смущения, сейчас уже не вспомнить. Быстро протерла глаза пальцами. «Ну, ничего, - продолжил он. – Ты очень сильная. Как твой отец. Ты сложная. Ты победила. Мне даже жаль расставаться с тобой. Я уезжаю. Твой отец этого не знает. Я уезжаю за границу, потому что он не даст мне спокойно работать здесь. Он думает, что я его ненавижу. Но он не прав. Я его люблю. До сих пор его люблю. Прощай».
И в следующую секунду его в доме уже не было. Это был ужасный момент моей жизни. Мне хотелось броситься за ним, хотелось кричать, что я люблю его, что я хочу его. Но я сдержалась. Не знаю, как. Я издала какой-то сдавленный вопль и со всей силы ударила кулаками по двери. Даже кровь выступила на костяшках пальцев. А потом вернулась в свою комнату. Допила шампанское. Остальное, что было в тот вечер, я плохо помню.
Больше я никогда его не видела. Мужчину, которого я любила. Не могу сказать, что слишком часто вспоминаю о нем сейчас. Правда, когда мы встречаемся с отцом (а он часто приезжает навестить меня) и он смотрит на меня своим неповторимым нежным, любящим взглядом, я обязательно вспоминаю Олега. И говорю про себя: «Папа… Ну почему вы с ним больше не вместе?»…